Игорь Киселев - Темь. В битве за истину

Впрочем, лесное сообщество, посовещавшись в сторонке, решило снабдить экспедицию припасами, состоявшими преимущественно из жареных на костре окороков и большой бутыли самогона. Под благодушное бульканье водяного на свет были извлечены еще связки вяленой рыбы, хранившейся с лета, а овинники притащили сушеные травы и ягоды. После заметного колебания лесной народ еще расщедрился на мешочек соли, бывшей, видимо, в этих местах большой драгоценностью. Все это богатство, за исключением трав и ягод, которые исчезли в бездонной шубе Никитича, разложили в два брезентовых мешка с лямками, которые вызвали у Лехи некие нездоровые воспоминания. Он так и окрестил эти принадлежности: "Прощай, свобода". Однако вызвался тащить мешок с бутылью, заботливо упаковав ее в мох.

– Может, нам Вованов транспорт использовать? – подумал вслух Митромир, имея в виду людские браконьерские ресурсы.

Однако лешак идею отверг, пояснив, что таким способом могут передвигаться преимущественно лешие. И ехидно добавил, что вот домовой, мол, еще бы мог ехать на чьем-нибудь загривке в качестве мыши, а найти для такого количества людей тягловую силу затруднительно. Никитич тут же взвился и прошелся по поводу бревен, именующих себя Вованами – и быть бы тут вновь великому ору и шуму, но в дело авторитетно вмешался водяной.

– Мне, конечно, не гоже вразумлять столь знатных путешественников, – важно пробулькал он, – Но мнится, что путь сей уменьшить возможно, елико проложить его не по чащобам темным, а по гладу речному и озерному. И розвальни дам. Влекомые народом моим.

И подумав, добавил:

– Такожде.

В радостном переводе Никитича это означало, что местный хозяин предлагает совершить легкую прогулку по льду рек и озер прямо до точки перехода в комфортабельных санях.

– А влекомые… Тьфу, кто влечь-то будет? – спросил подозрительный Леха.

– Так утопленнички же, – простодушно молвил водяной и махнул соглядатаю-овиннику. – Выводи тягло!

Тот метнулся к озеру, а Леха снова стал медленно зеленеть. И не зря: из проруби в озере под бодрые окрики овинника стали выползать бледно-синие утопленники в мокрых одеждах, и по мере их медленного приближения отставной скинхед зеленел все больше.

– Чтой-то полудохлые они у тебя, – озабоченно молвил Никитич. – Еле ползают.

– Ты им еще зубы посмотри, – ворчливо булькнул водяной. – О прошлом годе оне у меня карельские скачки выиграли. Один, однако, совсем развалился… Так ведь столетний был.

– Леха, ты терпи, – успокаивающе сказал Антон покачивающемуся скинхеду. – Представь, что это запрягут каких-нибудь гастарбайтеров… Нехорошо, конечно, а куда ж деваться?

Странно, но этот довод возымел на Леху живительный эффект: щеки его порозовели, а в глазах появилась мысль.

– И правда, – пробормотал он. – Как я сам до этого не додумался…

Розвальни были сооружены быстро и просто: шустрый лесной народ натащил веток, сучьев, связал все это и нацепил подобие хомутов на утопленников, коих оказалось шестеро.

– Вот, шестериком поедете, – гордо констатировал водяной.

– А это не развалится? – спросил Антон, с сомнением глядя на кучу веток и сучьев.

– С умом делано, – оскорбился руководивший процессом овинник-соглядатай. – Не впервой… Ремни сыромятные, полозья из лиственницы нашей, карельской, деланы, дорогой обтешутся. Ну, ежели какие лапы сосновые и потеряются, вы на стоянке-то новые подложите. Да не забудьте потом шестерик обратно отправить.

И задумчиво пояснил:

– Диковатые они иной раз бывают… Особенно вон тот, гнедой, – и указал на мужика в пятнистой кожанке. – На охоте прошлым летом дружки его пришибли да в озеро скинули. Депутат какой-то, сказывал…

– Давно мечтал на депутате покататься! – возрадовался Леха. – Не всю жизнь им-то на нас ездить!

– Наверняка наказ чей-то не выполнил, – глубокомысленно заметил Антон.

– Или заказ… Тьфу, – сплюнул Никитич. – И какой только гадости в лесах ваших не водится…

– А вы его кнутом почаще, – сказал овинник, протягивая Вовану орудие управления. – Речь разумную он не понимает, совсем разучился, видать… Дикий, одно слово. Остальные дорогу к Увалу ведают, я ужо им накажу.

– А тормозить ими как? – все еще сомневался Антон. – Ну, останавливать?

– А это лешак ваш знает, – пояснил овинник. – Он в лесах и с живыми, и с нежитью управляется.

– Заморенные они какие, – жалостливо протянула Весняна.

– Ничего, я их взбодрю, – хладнокровно сказал Вован. – Особенно депутата. Знаю я эту породу. К нему бы в пристежку еще чиновника какого, мэра или губернатора, а еще лучше – эффективного топ-менеджера – ветром полетели бы, они кнут любят… Ладно, и так сойдет.

– К закату, однако, довлечетесь, – сказал водяной. – Мороз-то крепчает, в самый раз будет. А припекли там вас, однако, эти самые… депутатии, чиновные, губер… тьфу, и не выговоришь.

– Эта кодла весь народ простой задавила, – хмуро сказал Вован. – Темная она, что с нее взять… Давайте-ка собираться. А что до заката – ну я их так пришопрю, что и пораньше сумеем.

Впрочем, сборы были недолгими: вся компания погрузилась на воз с ветками, а Леха нежно обнял мешок с бутылью.

– Благодарствуем, жители лесные, – поклонился Никитич. – Будете у нас в Питер-граде, заглядывайте, авось и мы пригодимся…

– Держись крепче за ремни! – гаркнул Вован и, взмахнув кнутом, свистнул.

По поляне пронеслась звуковая волна. Посыпалась хвоя с деревьев, взметнулась снежная пыль, лесные жители присели… Шестерик утопленников взвился в воздух в прыжке, взрыл землю ногами – только не заржал – и, взяв галопом с места, стремительно понес розвальни на ледяную гладь озера…

Сама скачка, как говаривал потом многоопытный лешак, ничего особенного собой не представяла. Ну, подумаешь, нежить в упряжке… Так всей Россией сейчас нежить там и тут правит, только в обличье живом… И прежде всего сверху начиная, между прочим. Бодро бегут – и это главное. А вот куда – тут уж кнут помогает, а чаще – и дубина. Правда, надо знать, как тем и другим инструментом пользоваться: переборщишь – нежить в такое болото занесет, из которого не скоро выберешься.

Внешне для посвященных это выглядело фантастически: дикие посвисты Вована, мертвый храп и дружный топот упряжки, визг снега под самодельными полозьями, свистящий ветер в ушах, снежная пыль с проносящихся мимо деревьев…

Розвальни были сделаны на славу: ветки, сучья, держались, как влитые и не только не терялись, но за них вполне было можно держаться. Видать, домовые скрепили это сооружение еще и словом магическим. Вован был в своей стихии: стильную кожаную куртку вздыбили могучие мышцы, кнут змеей вился в воздухе, глаза горели зеленым светом… За бывшим депутатом он бдительно присматривал, да тот и в самом деле был диковатым: пытался путать упряжку, тянул то влево, то вправо, да еще, похоже, на бегу пытался договориться с соседями о саботаже. И потому Вованов кнут постоянно витал над ним и чаще, чем другим, напоминал о необходимости держаться правильного курса.