Макс Мах - Мастер войны : Маэстро Карл. Мастер войны. Хозяйка Судьба

Смерть

Качались носилки – или это раскачивалась земля под ногами солдат, которые несли его на своих плечах? И небо двигалось перед глазами Карла, как в детстве, когда они с Карлой качались на качелях, подвешенных к ветке дуба на заднем дворе. По небу плыли облака, и он тоже плыл сквозь раскачивающееся небо, над раскачивающейся землей, бесплотный и легкий, как облако. Боли не было. Она ушла, боль. И огонь, бушевавший в крови, погас тоже. Смерть больше не казалась ни страшной, ни невозможной. Она была возможна. Практически она уже состоялась, и только душа Карла никак не могла расстаться с умершим телом. А страх перед смертью, который и так никогда не омрачал его души, видимо, опять заплутал в пути.

Теперь, когда все было позади – и жизнь, полная любви и войны, и смерть, исполненная должной меры героизма, – он мог спокойно смотреть на раскачивающееся, как море, небо и думать о тех, с кем он вскоре встретится или… нет.

Карл вспомнил отца, с которым простился много лет назад на пороге отчего дома, и подумал, что Петр Ругер мог бы сейчас посмотреть на него без стыда и сожаления. Карл Ругер умер как мужчина. Он был убит в бою, и то, что он все еще жив, не отменяло того факта, что вскоре он все-таки умрет и причиной его смерти будет убрский веритон, смазанный ядом негоды. Подумав об этом, Карл испытал огромное облегчение и наверняка улыбнулся бы, будь он еще способен улыбаться. Его встревожило только смутное недоумение по поводу того, что именно убру воспользовались «негодиной кровью» и целью их был Карл Ругер, но эта мысль надолго не задержалась и ушла так же легко, как и пришла.

А тень отца проплыла по небу его памяти, как легкое облако, и тоже исчезла. И тогда Карл вспомнил свою мать. Не Магду, а настоящую умершую при родах мать, которую Карл никогда не видел. Конечно, он не мог быть до конца уверен, что женщина, однажды пришедшая к нему во сне, это именно его мать, но привык думать, что это так. При жизни Карл Ругер никогда не видел снов. Вернее, он видел их всего три раза в жизни. Один раз, когда лежал в забытье, отравленный ядом болотных грибов, и второй раз, когда деревенская колдунья наслала на него морок в Высоких Горах. Но зато в третий раз не было ни яда, подмешанного в его вино нежной рукой очередной любовницы, полагавшей, что льет приворотное зелье, ни колдовства. Тем не менее глубокой ночью, во сне, который был неотличим от яви, ему привиделась женщина, которая говорила с ним на чужом, неизвестном ему языке и улыбалась доброй улыбкой близкого и любящего человека. Слов Карл не понимал, но улыбку не узнать было невозможно. Это была не любовница. Так улыбаться могла только мать.

Его мать – а он твердо решил, что это была его мать, – не была красавицей, но у нее было хорошее лицо. Родное? Пожалуй, что так. И, увидев его однажды, Карл не забывал его уже никогда. Вспомнил его и теперь, на Пороге. Или, правильнее сказать, уже за Порогом?

В небе, над качающимися носилками Карла, плыли облака, а в голубой бездне его памяти проплывали образы друзей. Вместе с болью, покинувшей его тело, из души Карла ушла тьма, поблекли и потеряли остроту воспоминания о войне и предательстве, растаяло зло и испарились враги. Остались только эта незамутненная голубизна и те, кого он мог назвать своими друзьями. Удивительно, но среди них не оказалось ни одной женщины, а ведь он любил многих и многие любили его, но, в конце концов, и это уже стало неважно. В его душе не осталось ни сожалений, ни печали.

Пошел дождь, но Карл его не почувствовал и не увидел. Сейчас он видел тех, кто давно покинул этот мир, и видел их такими, какими они были, а не такими, какими их сделала смерть.

– Сомкнуть ряды, – приказал кондотьер Нерис. Его панцирь был иссечен, алый плащ порван, но меч в руке был поднят, а не опущен.

– Радуйтесь! – проорал Гектор, когда конница расков пошла в атаку. – Сегодня, не позднее вечера, мы все будем в раю!

Он обернулся через плечо и посмотрел Карлу в глаза:

– Я полагаю, граф, мы славно проведем оставшееся нам время…

Карл окончательно проснулся и сел в постели. Рядом с ним встрепенулась и тоже поднялась Дебора. Но Карл все еще пребывал под впечатлением странного и тяжелого сна, все детали которого как наяву стояли сейчас перед его открытыми утреннему свету глазами.

– Что?.. – встревоженно спросила Дебора, но Карл боялся потерять созревшее в его душе ощущение готовности.

– Подожди, – попросил он Дебору. – Подожди, пожалуйста.

Он закрыл глаза и снова увидел отца и ту женщину, которую он считал своей матерью и которая, как он теперь знал, действительно ею была.

– Дебора, – попросил он, не размыкая век. – Свари мне, пожалуйста, тот убрский суп из говядины…

Она ничего ему не ответила. Тихо сошла с кровати и зашуршала одеждой. Потом Карл услышал ее удаляющиеся шаги, а затем хлопнула дверь внизу, и он остался в доме один.

Карл открыл глаза и минуту или две смотрел в стену перед собой. Потом он медленно встал и так же медленно, как будто боялся расплескать созревшее в нем чувство, пошел, не одеваясь, в мастерскую. Не было ни страсти, ни бурлящей отравы в крови, не было безумия. Была ясная голова и простая мысль.

Карл взял лист чистой бумаги, закрепил его на мольберте и быстро, буквально за считанные минуты, нарисовал лицо отца. Когда рисунок был готов, Карл отступил от мольберта на шаг и посмотрел на отца, пытаясь оживить в памяти то впечатление, которое возникало у него тогда, когда он смотрел на живое лицо Петра Ругера. И Петр тоже смотрел на него сейчас. Он смотрел на Карла точно так же, как тогда, когда привиделся умирающему от яда негоды сыну. Их взгляды встретились, и Карл вспомнил…

Петр Ругер

Петр Ругер был мастером меча. Это не простое дело – научиться владеть тяжелым двуручным мечом, но Петр был высок и силен от природы и прослужил в наемниках достаточно долго, чтобы вполне преуспеть в этом сложном ремесле. На самом деле он оставался наемником так долго, что давным-давно забыл о том, что кроме той жизни, какую он вел, существует и другая жизнь. Другая жизнь была лишь полем битвы, то есть чем-то вроде театральных подмостков, на которых время от времени появлялись, как актеры, он, Петр Ругер – мастер меча, и его побратимы. Так прошло двадцать лет, но и в свои сорок бросать привычное и, будем откровенны, прибыльное ремесло Петр не собирался. Он не чувствовал себя стариком, хотя волосы его поседели, а лицо покрывали морщины. Напротив, он ощущал себя по-прежнему сильным, а иногда даже молодым, хотя и умудренным годами службы бойцом. И тяжелый эспадон в его руках по-прежнему нес смерть людям, назначенным ему щедрыми нанимателями во враги. Такова жизнь. Кто платит, тот и назначает тебе врагов.