Юрий Панов - Клад монахов. Книга 2. Хозяин Верхотурья

И, если бы не задание матушки, Агата умерла бы от страха прямо на месте. – Нет! Я должна принести это письмо! Я поклялась! Я обещала!

Твердя про себя свои мысли как заклинание, Агата шагнула в темный коридор на подгибающихся от страха ногах.

Как это ни странно, из памяти невольно выплыл случай из детства на утесе Троицкого монастыря, когда она шла вместе с городовым против ненавистного рыжего черта Сысоя, спрыгнувшего с утеса прямо в реку. Тогда она долго стояла и смотрела на кадета, будущего мужа ее сестры.

– Эх, Николя, Николя… Ну, зачем тебе было так торопиться? Подождал бы еще пяток годиков-то… А там бы и я поспела! А какой верной женой я была бы тебе! И за тобой пошла бы хоть на край света… Ведь никого, кроме тебя я за все это время так и не любила! Даже в свой медальон твой портрет спрятала. Как глянул ты мне тогда в глаза… Нет, в саму душу – так и потонула навсегда! А теперь, и сладко… И горько… – шептала она, от страха крепко сжимая рукой факел.

Отзвуки шагов по каменному полу вернули ее к действительности, а тени от факела на стенках снова сжали тисками душу от страха. И снова память пришла на помощь: выплыл другой эпизод – пятилетней давности. Невольно Агата нахмурила брови.

– Ох, и дурак же ты, Коленька! Женился на моей сестре, заимел двух сыновей, а сердце, оказывается, тянется ко мне… Ты чо думал, все бабы одинаковы? Привык там, на войне, к легкой победе над бабами, курошшуп хренов! Ох, господи, прости! И чо ж ты мне тогда сказывал? Старая дева?! И ты можешь мне помочь… – Агата усмехнулась, продолжая разговаривать сама с собой.

– Да, Коленька, старая дева! А ты знаешь, морда твоя бессовестная, почему я осталась старой девой? Не мятой мужиком, не топтаной? В этом ты, Коленька, милый мой, во всем виноват! Ну-ка скажи мне, кто так ласково да призывно поглядывал все это время на меня? Да словами, а иногда и руками ласкал? А ты знаешь, что после твоего прикосновения у меня не то, что мурашки, огонь бесовский внутри зажигался? – она проглотила слюну, вспомнив всё, что было тогда.

Агата перекрестилась. – Думала, сама помру… Или сестру убью! И как только удержалась, сама не пойму! Так и жила, обманывая всех и себя… А когда ты меня тайком поцеловал? Кое-как с собою справилась… Чуть сама не отдалась тебе!

– Хорошо хоть поняла, что теперь у меня только один путь – прямиком в монастырь! Ведь жена твоя – моя сестрица любимая… – она вздохнула горько-горько. – Вот и пришла сюда… Чтобы ты, мой миленький, никогда не нашел больше меня! Ибо нет сил больше сопротивляться своей любви… Вот так, Коленька!

От такого внутреннего разговора пропал весь страх: теперь шла по подземному ходу монашка, улыбаясь и вспоминая своего любимого, которому уже никогда не достанется… Разве что сам всевышний этого захочет! И вдруг жестокая мысль ударила хуже бича, обжигая душу. – А вдруг кто-то из красных подонков погубит ее непорочное тело?

– Уж лучше смерть, чем позор: если не досталась тебе, мой любимый Коленька, не достанусь никому! – решила твердо монашка и стала внимательно смотреть по сторонам: приближался тупик, о котором ее предупреждала мать-игуменья – Ага, вот слева дверь, о которой говорила тетушка. Значит, надо идти дальше, да смотреть крестик по правую сторону…

Ушли куда-то страхи от всполохов тени, не возвращались и воспоминания. Агата упорно искала крестик на камне и щель для ключа-креста, который висел на шее. Крестик увиделся не скоро, да и щель пришлось поискать. Но держатель, в который она вставила свой факел, нашелся быстро. Вставив крест-ключ, послушница повернула его на полный оборот, а затем держателем факела открыла дверь. Сначала заколебалось пламя, а потом в глаза хлынул свет…

Первым, кого увидела Агата, был сам настоятель, который в это время молился перед алтарем, но услышав знакомый скрежет механизма двери, уже ждал посланца. Закрыв дверь за собой, послушница замерла, не зная, как поступить дальше.

– Зачем пожаловала, дева Господня? – глаза настоятеля впились в послушницу, вызывая дрожь в коленях от страха: казалось, что настоятель читает ее душу. – Ну, говори… По пустякам этим ходом не пользуются!

– Батюшка, отец Феофан! – Агата поклонилась и вынула из-за пазухи письмо – Вот… Письмо матушка-игуменья… Просила передать!

Поклонившись, передала письмо и стала смиренно ждать.

– А ты, голубушка, присядь… Присядь! А я пока прочту послание…

Агата видела, как разгладились суровые складки на его лице. Заметив топчан, села на него и только после этого ощутила, как устали ноги.

Время тянулось долго: настоятель читал, смотрел куда-то вдаль, обдумывая то, что сообщала ему игуменья, шептал что-то про себя. Наконец, он оторвался от письма, не торопясь, аккуратно сложил его и сунул в потайной карман, подошел к алтарю и опустился на колени. Словно кто-то большой и сильный легко поднял Агату и опустил рядом с ним.

Отец Феофан молился. Эту молитву послушница всего однажды слышала из уст матушки– игуменьи совсем недавно, однако врезалась она в память накрепко. И вот теперь, отец Феофан молился, оплакивая души опозоренных и убиенных дочерей Христовых, до конца исполнивших свой долг… И бежали мурашки по спине Агаты от этих слов его!

– А мой долг, теперь каков? – чуть ли не вслух произнесла она то, что беспокоило все это время, когда настоятель поднялся с колен и повернулся к ней.

– Матушка Феодосия с миром отпускает тебя в жизнь и не хочет, чтобы племянницу постигла участь ее сестер… – настоятель посмотрел в глаза девушке. – Люби, живи, расти детей! Разве это плохо? Раз уж сам Бог спас тебя от красных головорезов! А скорбная доля, выпавшая на долю вашей матушки-игуменьи и сестер, делает их подвиг вечным в нашей памяти! Еще более высок личный подвиг матушки-игуменьи, сохранившей хозяйство Господне нашим потомкам… И я поступлю тако же!

Последние слова он произнес тихо-тихо, но Агата все-таки расслышала их и вздрогнула: ей показалось, что он задумал нечто страшное для себя и очень важное для других.

– Вот, возьми. Откроешь им дверь третьей кельи по коридору направо от моей! – достав ключ из шкафчика, он подал его монашке и отвернулся к окну – Никуда не выходи, я позову тебя…

Агата шла по коридору, считая кельи. Колени ее дрожали от страха.

– Что же дальше будет? Что такое могла написать матушка– игуменья, если отец Феофан так отреагировал? – мысли перескакивали с одного на другое, не давая ответа. Кое-как найдя замочную скважину, попыталась вставить в нее ключ. – А как же я? Непонятно, мне что же, дали свободу? И зачем она мне, если вокруг красные? Да, похоже матушка дала мне свободу… Иначе, как понять слова настоятеля «живи, люби, расти детей»? И что же мне тогда делать в миру, если люблю только одного человека, а он муж моей сестры?!