Юрий Панов - Клад монахов. Книга 2. Хозяин Верхотурья

– Да не трогал я твово Булатку! – закричал он, потирая рукой ушибленное место, из которого начала сочиться кровь. То, что мать прикрыла его своим телом, Сысой воспринимал как вполне нормальное явление. – Кто ж еще как не мать должна его прикрывать своим телом? Чо я-то? Дело, чай, ихнее, семейное: небось, сами и без меня разберутси! Ну, подумаш, отпонужат ее отец маненько, дак баба от тово только ишшо лучче станет…

– Будя отцу-то перечить! Ишь, моду взял… А все ты! – и Миней снова ударил Фёклу плетью по спине, да так, что у той порвалась кофта и выступила кровь. Но и этого ему было мало. – Чертова баба! Хоть ба заорала, чо ли! Дак нет: мокроту разводит и все…

Миней удовольствия от несопротивляющейся жены так и не получил. Другое дело – Сысой. Отец зло смотрел на своего непокорного сына и в то же время довольно ухмылялся. – Ух, ты, гаденыш! Такой же, как я!

Однако, мысль о том, что он – вовсе не его сын, а друга – врага Авдея, тут же ударила в голову и оказалась такой нестерпимой, что кровь еще сильней заиграла в жилах, делая его лицо багрово – красным.

Ярость вперемешку с гневом на сына и на жену, снова подняла его руку с плетью и начала опускать плеть то на спину, то на голову, на руки беззащитной женщины… Но и этого уже ему было мало: перед ним стоял сын и ядовито ухмылялся. И Миней взревел, как подраненный медведь. – Я сказал: свёл! Значит – свёл! А ты ишшо, рыжая бестия, отцу решил перечить? Недоносок!

Однако удар плетью Сысоя не достал, что еще больше разозлило отца. Фёкла, еще не зная этого, с трудом поднялась с колен и бросилась в сторону сына… Один за другим удары плетью посыпались на ее окровавленное тело. Но мать уже не воспринимала их: она была вся там, где стоял ее любимый сыночек, ее косточка, ее кровиночка… Лишь одна мысль двигала ею: защитить! Не дать этому чудовищу погубить ее дитя! И мать, даже не чувствовуя боли, прикрывала сына, который показывал отцу язык и вырывался из ее объятий.

– Сысоечка… Сыночек… Постой… – мать гладила голову сына и целовала щеки, глаза лоб.

Это было то последнее, которое Сысой услышал от матери. Резким рывком освободившись от ее рук, он прыгнул к дверям. А через пару секунд уже бежал по сенцам. Выскочив на крыльцо, облегченно вздохнул. И только тут осознал то, что хотела сказать ему мать. Ощущение беспробудного горя, невольно нахлынувшее, как водопад, перемешанное с обидой на отца и нежностью к матери, вдруг вызвало слезы…

– Ах, ты, стервь проклятая! – Миней вдруг почувствовал небывалую ярость: свет разом померк перед его глазами, вызывая необъяснимое желание крушить все, что попадется под руку. Пена наполнила рот и поползла из уголков его рта. – За-а-по-о-рю-у-у!

Миней схватил полено и начал бить им жену, еще больше возбуждаясь от вида крови. Фёкла то вставала, то падала от ударов своего мужа, а когда уже больше сил не осталось сопротивляться, совершенно обезумела от боли и поползла к двери.

– Я тя научу, вошь проклятая, слушатьси мужика! – кричал в исступлении Миней, норовя ударить по голове жену. Свекольно-красное лицо его было перекошено, глаза выпучились, изо рта пена брызгами летела в стороны и падала на рыжую бороду.

Фёкла, всё еще на что-то надеясь, изо всех сил ползла на крыльцо под градом ударов мужа. Она уже не защищалась и не уворачивалась, а тихо стонала и ползла, гонимая одним желанием: узнать, угрожает ли что ее милому сыночку? И защитить. Кровь заливала глаза, голова и все тело уже ничего не чувствовали. Лишь только женщина оказалась на крыльце и увидела, что ее сыночка здесь нет, а изверг-отец не достанет его, как страшный удар по голове сотряс тело: все поплыло перед глазами, кружась в кровавом хороводе.

Лишь на мгновение приоткрылись её глаза, и в этот момент каким-то чудом все-таки увидела, как Миней охнул и схватился за сердце. Затем он перевалился за перила и как куль муки свалился вниз по крыльцу… Меж тем это Фёкла видела уже каким-то непонятным образом, даже как-то со стороны, чувствуя, как становится все более невесомым ее окровавленное тело и один за другим вспоминаются эпизоды из ее жизни. – Вот маменька… А вот и папенька… А вот и Миней молодой… Сысоечка, сыночек милый…

Наконец, темный вихрь подхватил душу Феклы и погнал по темной трубе наверх.

– Господи, не уж-то отмучилася?! – успела подумать она, уже понимая, что умирает. И даже здесь она снова вспомнила о сыне. – Сысойка… Сысоечка… Прошшевай, любимай мой сыночек!

Меж тем, Сысой шел к реке Туре босой, растирая грязной рукой по щеке текущие слезы. Черная обида хуже крапивы жгла душу. Кровавые раны на лице от отцовской плетки неприятно щипали и чесались от слез. Но душевные раны были больнее.

– Гад! Сам свел Булатку цыганам… – Сысой злился: он видел, как отец отводил Булатку цыганам и как получил за него деньги, потому что все это время следил за ним из кустов. Булатку Сысой любил и надеялся получить в наследство, когда отец станет старым. Он ухаживал за конем ежедневно, и расставаться с любимцем было очень больно, однако, против воли отца пойти не посмел. Потому и видел со слезами на глазах то, как Миней расплачивался за выпивку и угощал ямщиков. – А на меня свалил. Сам омманшшик!

От этой мысли Сысою стало гораздо легче. Представив отца в роли «омманшшика», подросток улыбнулся.

– Вот возьму и выкуплю у цыган Булатку! – решил он, сжав кулаки. Однако тут же до него дошло. – Да ведь это хороший выход из создавшегося положения! Ежели это сделаю я? То отец перестанет пить… А мать… Эх, мать! Вот кто ни за что пострадал! Да и мене досталося… Да… На енто надоть много денег… А иде ихь взять?

И мозги Сысоя начали лихорадочно перебирать возможные варианты.

Сысой умылся в реке, маленько полежал на горячем валуне, наблюдая, как бегут по небу облака. Подросток всегда любил смотреть, как из бесформенной массы облака превращались то в гигантского человека, то в зверя, а чаще всего – в ямщицкую карету, о которой он мечтал днем и ночью.

Однако это скоро ему надоело: сейчас его деятельная натура жаждала немедленного решения назревшей проблемы. Поэтому, не в силах удержать свой непокорный организм, «рыжая бестия» вскочил, поддернул грязные спустившиеся штаны и огляделся вокруг. Ярко светившее солнышко решило помочь своему рыжеголовому собрату и тут же высветило разноцветье платков, картузов и прочих головных уборов, кофт и юбок баб у самого подножья Троицкого монастыря.

– И, эх, мне ба так! – неожиданно пришедшая в душу зависть на процветавшую у подножья утеса торговлю святой водой, полоснула сильнее острого ножа. Уже не раз и не два, а довольно часто приходила в голову мальчишки мысль о том, что монахи Троицкого монастыря незаслуженно получают деньги за торговлю водой, тонкой струйкой текущей из серебряной трубки, искусно вделанной в камень. То, что это была именно серебряная трубка, предприимчивый сын Солнца точно знал: он уже попробовал отколоть ножом маленький кусочек ее, когда подвыпившие монахи по забывчивости оставили открытой свою драгоценность. Тогда же он отметил про себя еще одну странность: вода преставала бежать из трубки всякий раз, как монахи заканчивали торговлю. И только теперь до него дошло, почему это происходило.