Александр Аршуков - Когда Жребий падёт на тебя

– Да, там младший сержант как Эдика увидел, обомлел весь, испариной покрылся.

– Ты показал им Эдика?

– Они сами попросили, – Иван улыбается, смешно ему, – они даже потребовали, чтобы я им показал «что это у вас под ковром».

Эдиком Иван называет наш мини-ледник на месте гибели несчастной изменщицы. Я его постоянно журю за неуважение к смерти, на что он неизменно отвечает, что настолько уважает смерть, что позволяет себе над ней смеяться. «Осмеяние суть индикатор признания авторитета, осмеиваемого». Эх, Ваня! Но выйти всё-таки придётся. Я нехотя встаю с кушетки и бреду в прихожую. Там, прижавшись к входной двери, стоят люди в форме: младший лейтенант и младший сержант. Лейтенант мелкий с крысиной мордочкой, а сержант здоровый шкаф, даже двери из-за него не видно. Одногодки. Не больше двадцати пяти. Я совсем не удивлюсь, если мне скажут, что они одноклассники, мелкий всегда был под влиянием здорового, а сейчас он старше по званию… тут, прямо, сюжет.

– Чем могу быть полезен, господа офицеры?

Уровень сарказма зашкаливает, но я не могу сдержаться – не выношу никакой власти, кроме Божьей. Они наверняка знают про эту квартирку, там у них, конечно, ходят всякие легенды о ней, как обо всём необъяснимом. И боятся. Правильно делают. Пусть знают своё место.

– Младший лейтенант полиции Костриков, – представляется плюгавенький младшой, – Помощник участкового. Это младший сержант Волосовин, – кивок в сторону здоровенного напарника, таращащего глаза на Эдика. Эти ещё молодые, все «младшие», и я уже не вижу на них бесов. Может, ещё не нагуляли, а может, прошло полнолуние.

– И что же вы хотите, лейтенант?

– Нам желательно осмотреть вашу квартиру, – вежливо со скрытым раздражением цедит плюгавый. Он видит моё презрение к нему, но ему не хватает смелости заявить свою власть. Он в моей берлоге. С невероятным Эдиком посреди прихожей.

– Минуточку, по-моему, у нас есть договорённость с капитаном…

– Это он нас сюда направил. И наделил всеми полномочиями.

– И что же случилось? Может, мы поможем, да, Иван?

– Какие-то маньяки напали на молодёжь. Десять пострадавших. Куча черепно-мозговых и переломов…

– Ну, ни фига себе! – театрально удивляется Иван, – наверное, стенка на стенку бились!

– В смысле? – непонимающе хлопает глазами плюгавый.

– Ну, десять же пострадавших! Это неслабая куча мала была.

– Нет. Говорят, их было двое. Одна женщина.

– Двое?! Десятерых?! Да ещё и женщина?!!

Плюгавый видит, что Иван издевается над ним, и, игнорируя его вопросы, обращается ко мне:

– Злоумышленники взяли такси и последовали в этот район. Вы не видели никого подозрительного с четырёх до пяти утра двадцать четвёртого августа?

– Нормальные люди в это время спят, что мы и делали, как и все нормальные люди.

– Значит, ничего не видели?

– Ничего.

– Так и запишем. Позвольте взглянуть на ваше жилище.

– Знаете, лейтенант, у нас в квартире сейчас нежелательно присутствие посторонних. У нас сейчас пациент, а обитатели не этого мира весьма чувствительны к болезням. Слетаются, – я кивнул на Эдика, – Поэтому я не советую вам заходить сюда. Рискуете. Особенно вы, лейтенант.

Плюгавый выдерживает мой взгляд, а я вижу, что очень скоро у этого парня будет выход камня из почки, и он уже чувствует его приближение ноющей тяжестью то ли в желудке, то ли ниже. Это видно и по его унылой гримасе, и по его раздражению. Всё это я вижу на дне его глаз, пока он выдерживает мой взгляд.

– Ничего, мы рискнём, – цедит плюгавый, – Служба такая, правда, сержант? Мы сейчас пойдём и посмотрим. Сержант?

Младший сержант, не отводя застывшего взгляда с мини-Антарктиды, быстро отрицательно вертит головой.

– Я… – скрипит он пересохшим горлом, прокашливается, – Я тут за путями отхода послежу.

– Что ж, милости прошу, лейтенант. Начнём с кухни, – я беру плюгавого под локоток.

– А почему в кухню? – плюгавый вырывает свой локоть из моей руки. Он боится. Он видит, что его напарник в прострации. У себя в долгих рейдах рассказывают патрульные друг другу истории про эту квартиру. Он тоже слышал эти байки. Дивился человеческой фантазии, и, прямо скажем, не верил до конца. И вот она эта квартирка. «Ледяной человек в прихожке. – думает он, – Для эффекта можно самому такого сделать. Он же тут пациентов принимает, дурачит их. Целитель, блин. Все они жулики, экстрасенсы».

– Мне нужно подготовить вас.

– К чему? – опять настораживается плюгавый.

– К вечным мукам в аду! – загробным голосом вмешивается Иван, но тут же улыбается, – шутка, шучу я.

– Я вам советую не шутить!

– Всё! Шутить больше не буду! Это я так, разрядил ситуацию.

– Лейтенант, – снова беру его под локоть, – я покажу вам кое-что лёгонькое, а то, знаете ли, с непривычки психика у людей страдает. Особенно у скептиков. Мир рушится, устои… Да не дрейфь ты, лейтенант.

Плюгавый одёргивает куртку с видом: ты, дядя, говори, да не заговаривайся, и идёт на кухню первым. Кухня здесь довольно просторная из-за отсутствия холодильника. Экс-хозяин выделил ему место в кладовой. Так что кроме стола, плиты и тумбочек здесь места более чем достаточно.

– Вот, прошу вас, офицер, – беру его за рукав, – станьте здесь, – ставлю его напротив окна возле стены, где обычно стоит холодильник, – ничего не ощущаете?

Плюгавый прислушивается к себе пару секунд, потом его физиономия сморщивается, как мочёное яблоко и его сгибает в пояснице. Я отдёргиваю его в сторону. Это его камень сдвинулся с места и своими острыми краями царапнул стенку мочеточника.

– Всё-всё-всё, сейчас пройдёт. Вот это я вам и хотел показать, – я выдвигаю ящик со столовыми приборами, беру первую попавшуюся ложку и бросаю в место, где плюгавого скрутил приступ. Ложка, кувыркаясь и празднично блестя, летит по дуге, пролетает какую-то границу и замедляется до полной неподвижности на уровне груди, будто попав в невидимый гель.

Глаза плюгавого расширяются, я беру половник и проделываю с ним то же, что и с ложкой, половник тоже зависает в воздухе. Теперь округляется его рот. Я беру горстью сразу несколько предметов, бросаю. Они тоже зависают в элегантном хаосе, позвякивая при встрече. Я двумя руками живо перемещаю несколько вилок и ложек, и получается какое-то животное с длинной шеей половника. Плюгавый недвижим. Его глаза полны детского восторга. Он уже не скептик. Боль иногда ломает его правую бровь, но впечатление от увиденного и буря эмоций, бушующая в его голове, отключают болевой центр.

– Хотите, сами попробуйте, – предлагаю я, протягивая кухонный нож. Плюгавый почтительно отказывается. – Здесь стоял холодильник, в морозилку которого ревнивый муж положил ампутированные у любовника мужские принадлежности. Понимаете, уровень страданий, боли, изощрённости содеянного был настолько высок энергетически, что получился пробой между мирами, и полтергейст проявляется таким образом – зоной аномальной невесомости.