Динара Касмасова - Восхождение короля

Министр, даже не подняв взора, сипло произнес:

– Подвергается казни через отсечение головы.

И хотя я знал, что меня ожидает казнь, но дыхание при этих словах перехватило. Я даже не почувствовал, как пики охранников уперлись в бока, подталкивая к выходу из зала.

– Предлагаю еще раз рассмотреть приговор, – сказал чистым, словно серебряным голосом эльфийский король. Но на лице его так ничего и не отразилось.

– Применить перед казнью пытки? – тихо, повернувшись вполоборота и слегка склонив голову, спросил министр.

– Скорее заменить казнь небольшим наказанием, – бесстрастно произнес король.

Министр кивнул и опять развернулся. Губы его так плотно сжались, что посинели. Ему стоило много сил собраться и произнести:

– Милостью короля Диадуэйда Восьмого, казнь заменяется двадцатью ударами раскаленной железной плетью.

– Какого черта! – воскликнул я. – Это же та же казнь, только еще и с пыткой. Уж лучше рубите голову!

Я смотрел на короля, ожидая, что тот поправит своего министра, но тот час же понял что этого не будет. Очень уж хитро построил фразу первый министр, чтобы король опять вмешивался в назначение приговора, это бы уже являлось признанием неподчинения собственного министра.

– Приговор совершить завтра в полдень, – сказал громко министр.

Но хотя казнь была назначена на завтра, меня уже сейчас провели на цепи через замковый двор и вывели за ворота. Сразу за задними воротами, за рвом, лепились хижины огров, обслуживавших замок. И там, рядом с хижинами был установлен помост. Я знал, что тут наказывались огры за проступки. Так эльфы держали их в страхе и повиновении. Что до самих эльфов, проявивших неподчинение или оплошность по отношению к королю или соплеменникам, их выдворяли из общества, и они не имели права жить среди своих, и большего позора для них не было. Такие эльфы строили домики в горах.

Эльфы с презрением смотрели на меня. Так вели здесь только провинившихся огров. На помосте с меня сняли рубашку и привязали к позорному столбу. Значит я так буду стоять до завтрашнего дня. Огры, выйдя из хижин, поначалу смотрели на меня и мне даже показалось в их маленьких черных глазках сквозит печаль и боль, будто я был из их племени.

Словно нарочно сегодняшний день выдался особенно жарким. Солнце раскаляло макушку и прогревало спину. Но к удивлению моему ни головокружения, ни прочих обмороков, которые должны появиться от стояния на таком солнцепеке у меня не было, даже пот не выступил.

Вечер принес прохладу и избавил от мух. Чернота укутала меня. Иногда нападала дремота, и я на несколько минут смыкал глаза. А утром пришел палач.

Я знал, что железная плеть вспорет не только кожу, но и сломает ребра. Как-то Ивейн видел, как особо провинившегося огра приговорили к десяти железным плетям. На казнь Ивейн бросил лишь один взгляд, но эта картина отчетливо отпечаталось в его мозгу – вспоротое до костей мясо на широкой огровой спине. После казни огр промучился неделю, и так и не встав, умер.

А от раскаленной плети мук можно было ожидать в тысячу раз больше. Странно было родиться в одном мире, а умереть совсем в другом. Может быть даже не на своей планете. Я посмотрел вверх, в синее прозрачное небо. Все-таки солнце было все тоже земное. Но я тут же забыл кто я и где я. С первым ударом плети меня пронзила невыносимая боль, но если честно, я ожидал, что она будет намного ужасней. Со вторым ударом слезы брызнули сами собой. Но вот что странно: я слышал, как плеть опускали в шипящие угли, но в прикосновении ощущал лишь холодное колючее железо. Я решил, что боль настолько сильна, что я стал путать все чувства. Палачом был все тот же огр и более тяжелую руку трудно было себе представить. Я ожидал, что отброшу копыта, с пятым ну или в лучшем случае с седьмым ударом, но когда я сосчитал до четырнадцатого, я похвалил себя за мужество и выносливость, а со следующим ударом потерял сознание.

Я очнулся в темном, все том же пахнущим сыростью и плесневелым сеном, сарае. Я хотел было перевернуться, но боль тут же тысячью иголками впилась в спину. Опять перевалился на живот. Кандалы на руках и ногах звякнули. Я вздохнул полной грудью и понял, что ни одно ребро не сломано. Что было просто удивительно и означало, что этот Ивейн, толстокож получше огра. И все-таки ныло и болело все нещадно, хорошо бы принять сейчас всяких анальгинов и прочих обезболивающих. И чем дольше я лежал наедине со своей болью, тем все больше злился на министра Тенре. Потому что именно он был виноват в моих теперешних муках. Я вспоминал с какой радостью назначил он мне эту экзекуцию, да и вообще хотел чтобы я умер, но шиш тебе, я остался жив, и я еще отомщу тебе за свои страдания.

Из заточения меня освободили на удивление рано, через три дня. И даже сняли кандалы. Когда охранники ушли, остался лишь Энс – главный конюх. Конюхами могли быть только эльфы, так как лошади боялись огров и шарахались от них, как от диких зверей.

– Возвратишься в каморку на кухню, – сказал Энс.

– Это с чего вдруг такая милость?

– Этот сарай нужен для лошадей, – ответил конюх.

– Король приобрел себе еще пару копытных?

– Это тебя не касается, – проворчал эльф.

– Если это наровистые скакуны, то стойла надо укрепить, а если мулы для работы… – специально стал я рассуждать, чтобы эльф разговорился.

– Не в этом дело, – прервал меня конюх и принялся неохотно объяснять: – Прибывает король Элимтиа – правитель северного народа эльфов и для него отдают королевскую конюшню, ну а некоторых королевских лошадей разместят в этом сарае. Так что ничего здесь не переделывай.

– Все равно им здесь будет неудобно, уж поверьте, – хмыкнул я.

– Вот чтобы было удобно, приготовь поилки и, – конюх вручил мне вилы, – вычисти все это прошлогоднее сено и навоз.

Энс ушел. И я был рад, что он не остался здесь, присматривать или следить за моей работой. Я заметил, что Энс ненавидел, когда я помогал на конюшне, но другого выхода у Энса не было, так как конюхов было мало и ему приходилось подключать к работе этого странного пленника.

А мне понравилась эта работа. Лошадей я люблю, удивительно, что и Ивейну нравилось всегда находиться на конюшне, ему нравилась их чуткость и дружелюбие. Интересно как мы во многом с ним были схожи.

Получив прежнюю «свободу», я вышел из сарая и сощурился от слепящего полуденного солнца. Даже здесь, на задворках замка, стало оживленно. Прачки бежали с огромными корзинами, на которых горами возвышались пыльные шторы и простыни. Садовник спешил с тележкой, в которой пестрели всевозможные цветущие саженцы, видимо, он хотел подсадить их в клумбы во внутренних дворах замка. Кухарка с топором шагала к курятнику. И еще куда-то спешило множество незнакомых придворных слуг – эльфов в заморских одеждах.