Илья Дюдяев - Алое пламя

Всё шло хорошо, от ран остались лишь шрамы, нитки пропали, а движения стали свободными и не ограничивались болью, пока Дора не принесла странную весть. Она ворвалась в комнату, забыв закрыть дверь. Вермир стоял, облокотившись на подоконник, рассматривал крыши.

– Что случилось? – взволнованно спросил Вермир., развернувшись.

– Вот, прочитай.

Вермир быстро подошёл и взял из трясущихся рук бумажку. На ней написано лишь одно слово: «беги…». Дора села на краешек кровати и, проглатывая слёзы, сказала:

– Это они.

Вермир закрыл дверь и сел рядом с Дорой..

– Кто? – тихо спросил он, посмотрев ей в глаза.

– Те, кто с тобой это сделали, – отчаянно сказала Дора и, закрыв лицо руками, зарыдала.

– Кто дал записку?

– Я не знаю, – проговорила она сквозь рыдания, – какой-то мужик подошёл, отдал и ушёл.

– Он что-нибудь сказал?

Дора что-то произнесла, но из-за рыданий и прикрытого рта звук получился кривой, но Вермир расслышал:

– … весёлый час близко…

На секунду страх залез в грудь почти полностью, оставив лишь скользкий хвост снаружи. Вермир усилием воли подавил панические нотки ужаса, посмотрел на рыдающую Дору, понял, что не имеет права сейчас показать страх, показать, что всё, что её испуганный разум накрутил, правда. Только не сейчас, не при ней. Когда ты один, то можешь быть самым трусливым, можешь думать, что угодно, даже что ночью тебя загрызёт мышь. Нельзя показывать слабину, ведь виден не ты, не ты настоящий, а лишь образ, который ты создаёшь.

Вермир приобнял Дору, привлёк к себе, она упёрлась носиком в плечо, по волосам нежно прошлась рука.

– Всё будет хорошо, – сказал Вермир, чувствую, как плечо быстро сыреет. – Успокойся. Ничего страшного не произошло. Я с этим разберусь.

Рыдания перешли во всхлипывания, она подняла заплаканное лицо, мокрые глаза слегка задёргались из стороны в сторону, словно рыская. Вермир вспомнил своё отражение, она сейчас рассматривает его лицо с хирургической точностью, и в её глазах лишь страх и ужас. Она снова зарылась лицом в плечо, после тяжёлого судорожного вздоха глухо спросила:

– Правда?

Вермир посмотрел в окно, в мысли вторгся образ доктора, слегка надменный взгляд, холодный голос, шутки, граничащие с остроумием и цинизмом, и его слова, что придётся строить свой образ перед лицом общества. Вермир понял, что вступил на этот путь ещё задолго до того, как ему вырезали глаз. Когда он решил, что хочет быть драконоборцем, когда пошёл учиться этому делу, защищать простых людей от всепожирающего пламени, именно тогда он стал творить другого себя, скульптуру, на которую будет любоваться общество, восхищаться, говорить: «ах, какой герой…». И обществу не придёт в голову, что это лишь кусок камня, выдуманное, неживое. Люди будут думать, что он чистый, героический, храбрый, мужественный, стойкий, сильный, но это лишь его образ, статуя, созданная им же. Все светлые чувства останутся в статуи, а тёмные спрячутся в самом Вермире.

Но эти мысли сменили другие, как день сменяет ночь. Он вспомнил блеск лезвия, беспомощность, отчаяние, яростный крик, вырывающийся из всего тела. Дикий ужас проник в разум, как паразит, высасывая стойкость, принося панику. Вермир чувствовал это, но не подавал виду, ощущал, как хочется бежать без оглядки, бежать от ужасных воспоминаний.

Спустя время он понял, что плечо уже не мокрое, а Дора тихо сопит, уткнувшись носиком в грудь. Он накрыл подбородком её голову и, смотря на кусочек небо из окна, шепнул:

– Правда.

Они ещё долго сидели обнявшись. Вермир размышлял, это было похоже на ночь перед тяжелейшим и неизвестным днём, а после он незаметно для себя заснул, а когда проснулся, Доры уже не было. Он лежал на боку, в комнате тихо, но он проснулся и ничего не увидел. Темнота окружила всё, заползла в комнату, как змея заползает в нору к жертве. Лишь маленький кусочек лунного света падает у окна. Вермир почувствовал давящий взгляд, будто вот-вот ударят в спину, и сразу понял, что проснулся именно из-за этого. Глаз привык не сразу, но даже тогда темнота не стала менее густой. Постепенно Вермир различил фигуру.

– А я всё думал, когда ты заметишь, – сказал полный смеха голос.

Вермир медленно, напряжённо сел. Секунды стали долгими, тянущимися, словно дёготь. Чёрная фигура у стены не двинулась, словно это предмет.

– Не пугайся, я пришёл лишь поговорить.

– Сколько времени ты уже здесь? – спросил Вермир, чувствуя, как подмышки активно потеют, хотя внутри всё холодеет.

– Минуты две.

«В окно залез. Я должен был услышать…», – подумал Вермир.

– Никто не замечает, – сказала фигура.

Вермир волосками почувствовал, что этот человек сейчас улыбается до дёсен, а зубы похожи на штыки.

– О чём ты хочешь поговорить? – спросил Вермир, готовый броситься в любую секунду в темноту, на незнакомца.

– О, всего лишь невинно побеседовать, – сказала фигура и изящно отмахнулась кистью. – Видишь ли, случились непредвиденные обстоятельства, и многие не рады этим обстоятельствам. Они привлекают внимание, мешают делам, тратят нервы. Эти обстоятельства – ты.

Вермир стал дышать тише, медленнее, внимательно смотря лишь на фигуру у стены.

– Но не переживай, как уже сказал, я лишь пришёл мило побеседовать.

– Тогда покажись.

Фигура двинулась, сначала резко, а потом плавно-плавно, словно падает перо, вышла на лунный свет. Это оказался очень высокий мужчина, худой, на вид очень хрупкий, словно можно сдуть, как соломинку, с очень бледным лицом, глаза большие, с расширенными зрачками, улыбающийся до дёсен рот огромен, зубы, как Вермир и представил, толстые, острые, как у акулы, весь верхний передний ряд, нижний скрыт губой, но когда он перестал улыбаться, рот сузился до фантастически маленького размера, словно это жирная точка. Вермир не смог определить его возраст, только подумал, что может быть от двадцати, до тридцати пяти.

– Мой внутренний кодекс не позволяет мне сесть без разрешения в чужом доме.

Вермир посмотрел в черные глаза, взгляд получился слегка исподлобья.

– Ах, да, конечно. Присаживайтесь. Стул вон т…

– Я знаю, спасибо.

«А ночью в дом залезать без приглашения кодекс не запрещает…», – подумал Вермир.

Незнакомец прошёлся, взял стул и поставил у окна так, чтобы луна светила в спину, а Вермиру в глаза. Руки худые, похожие на цепи, а кисти наоборот, большие, как гири. Он сел, изящно положил ногу на ногу, а кисти положил друг на друга на коленку. Пальцы длинные, как у музыканта, а ногти чистые, аккуратно подстриженные, розового оттенка.

–Так зачем вы вернулись? – спросил незнакомец.

– Извините, не расслышал вашего имени, – сказал Вермир. Страх потихоньку уходил, хотя ещё оставалось пару капель, но Вермир уже чувствовал себя лучше, сильнее, не как добыча.