Антон Корнилов - Путь к Порогу

Рогатый завыл, кружась на одном месте, стараясь стряхнуть с себя намертво прилипшую женщину. В борьбе он потерял меч, со звоном полетевший ему под ноги, но очень скоро вновь овладел положением. Удерживая на правой руке матушку, тянувшуюся к его горлу, левой он начал бить ее по голове – не так, как бьют слабую женщину, а как бьют равного по силе мужчину.

Стоны, крики, потрескивание пламени и тяжкие удары обрели в сознании Кая материальные очертания. Как паутиной эти жуткие звуки опутали его, на время погрузив в мутное небытие. Словно сквозь толщу воды видел помертвевший мальчик, как рогатый воин отдирает от себя уже почти потерявшую сознание матушку. Как откуда-то сбоку, дико вереща, отгоняя собственным визгом смертельный страх, падает на дерущихся рыжий менестрель. Как клубок тел, извиваясь, катится по полу, сминая языки пламени, дальше, дальше – и наконец выпадает из поля зрения.

Омертвение прошло настолько, что у Кая получилось повернуть голову. Через минуту он даже поднялся на ноги. Темнота душной комнаты хранила безмолвную неподвижность, только кое-где еще тлело дерево пола. Привыкшие к сумраку глаза различили белый силуэт у стены. «Матушка…» – понял Кай. Словно отвечая на его немой зов, она пошевелилась и застонала. Мальчик доковылял до матери, упал на колени и приник к теплому телу. Дрожащие руки неожиданно крепко стиснули его. И, тотчас ослабнув, опали.

– Живой, живой… – прошептала матушка.

«Все кончилось… – уверял себя Кай, больше всего сейчас боявшийся, что тишина снова нарушится криками боли и насилия,– все уже кончилось…»

Хриплый стон заставил его поднять голову и повернуться.

«Корнелий»,– вспомнил Кай.

Даже не пытаясь встать, он пополз на звук. На середине пути под его ладонями лязгнул меч, испачканный чем-то густым, липким и холодным. Потом Кай наткнулся на тело, облаченное в металл кольчуги. В этом теле не было жизни, оно было остывающим тяжелым куском плоти – и это чувствовалось с первого прикосновения. Кай даже не вскрикнул. Он нисколько не испугался. Напротив, испытал чувство, похожее на радость. Враг мертв! Его больше не стоит опасаться. Мальчик услышал еще один стон и сменил направление.

Почти сразу же он увидел белеющее в темноте лицо менестреля. Несколькими секундами позже руки его нащупали податливое тело, облепленное пропитанной кровью одеждой. Корнелий что-то шептал в перерывах между стонами. Так тихо шептал, что мальчик вынужден был наклониться к самому его лицу, чтобы расслышать.

– С ней все в порядке… – проговорил рыжий, и Кай понял, что Корнелий видит его.– Она… ей надо отдохнуть… – Он натужно закашлялся, обдав лицо мальчика горячими мельчайшими брызгами.– Прямо в живот… – откашлявшись, как-то совсем по-детски пожаловался менестрель.

– Больно? – выговорил Кай.

– Нет… уже нет. Холодно. И пить хочется…

Мальчик дернулся, но менестрель неожиданно схватил его за руку ледяными мокрыми пальцами:

– Не надо… Останься…

Минуту он молчал. Потом заговорил снова:

– Я ведь… никогда не дрался… Никогда в жизни… Смешно… С самого детства прославлял чужие подвиги, а сам… ни разу не брал в руки меч… до сегодняшней ночи… А как ты… я… деревянной палкой… против стального клинка…

Корнелий снова закашлялся. Когда он заговорил, шепот его звучал хрипло и низко.

– …потому что это был мой путь,– менестрель продолжал свою мысль, начало которой не прорвалось наружу из его сознания.– У тебя… другой… Я вижу… Теперь вижу… Большой путь… Великий… – Он опять закашлялся и кашлял долго.– …Воин… – договорил менестрель свое последнее слово.

В темноте Кай не мог различить его взгляда, но чувствовал, что Корнелий смотрит на него, смотрит как-то особо, должно быть, потому, что рыжему менестрелю, как и всем обреченным, за мгновения до смерти открылась истина.

Поняв, что Корнелий больше не скажет ничего, Кай пополз обратно к матери, которая уже шевелилась, шурша одеждой. Но не дополз. На середине комнаты он потерял сознание.

С громким петушиным пением в городок Мари пришло утро нового дня. Горожане подсчитывали потери. Шесть домов, включая большой каменный дом рыбника Харла, в разной степени пострадали от огня. Более четырех десятков домов оказалось разграблено. Шестнадцать человек, пятеро из которых были стражниками, а трое – ночными караульными, погибло в стычках. Еще несколько десятков горожан были избиты или ранены. Нападавшие забрали с собой трупы своих товарищей. Кроме одного. Того, что нашли в доме гончара Гура. Труп воина в рогатом шлеме опознали. Он оказался ратником гарнизона герцога Халима, о чем городской голова господин Сули не замедлил сообщить своему властелину графу Конраду.

Спустя две недели после налета Конрад отправился к владениям герцога с большим отрядом воинов…

Впрочем, ничего этого Кай так и не узнал. Наутро стража принесла в их дом исколотое мечами тело дедушки Гура. Через день стражники вернулись и забрали тело. Старого гончара Гура, как и прочих погибших в ту злосчастную ночь, отцы города похоронили за счет казны графа Конрада на городском кладбище.

Пережитое отозвалось Каю. Три дня он пролежал в бреду. Не видел, как хоронили дедушку, не слышал, как приходили к нему друзья – Бин и Перси. А через пять дней после похорон матушка, едва оправившись от ран, продала осиротевший дом, откопала кошель с серебром, спрятанный в огороде, наняла повозку, и они с Каем навсегда покинули городок Мари.

В Лесном Чертоге Алмазного Дома, в Поющей Башне Хрустального Дворца, принц Орелий Танцующий-На– Языках-Агатового-Пламени давал бал.

Посреди громадного зала, стены которого подпирали изваяния из красного янтаря, а с потолка, настолько высокого, что его вовсе не было видно в дымке солнечной пыли, свисали серебряные цепи со спящими птицами Тиу, кружился человек в одежде из золотой паутины, переливающейся множеством цветов. Человек был тучен, плешив и немолод. Заходя на очередной поворот, он неловко взмахивал руками; выкидывая замысловатое коленце, надувал щеки и натужно пыхтел, но все же старательно вел диковинный узор древнего эльфийского танца, неимоверными усилиями изученного в течение тысячи периодов бодрствования, поступательно прерываемых тысячью периодами сна. Человек помнил, что его имя – Барлим. Помнил он и то, что когда-то его называли наследным принцем королевства Марборн, но сколько прошло лет (а быть может, веков… или недель?..) с того времени, он и сам сказать бы не смог.

Сложнейшими переливами звенела мелодия в сверкающей бальной зале Поющей Башни – так могут звучать не видимые человеческому глазу струны водяных нитей, когда их касается белый луч полной луны или трепещущие от дуновений южного предутреннего ветерка нежные лепестки пурпурной росянки, расцветающей на одно лишь мгновение в свете последней ночной звезды.