Людмила Минич - Дети Хедина (антология)

Обитель Забытых Детей высилась над Кричащим лесом уже больше тысячи лет. Сохранились лишь разрозненные предания о тех, кто выстроил эту неприступную крепость на крутом утесе в отрогах Мерцающих гор, так же как и о тех, кто придумал использовать ее как приют, где получали кров и воспитание несчастные мальчишки, кому не повезло оказаться на улице. Все матери Шести Благословенных Земель пугали своих непоседливых чад, чтобы они не смели зевать по сторонам, находясь вдали от дома, ведь Серые братья в любой момент могут появиться из-за угла и спросить: «Где твой дом, дитя?» И если дитя не сможет дать ответ, его тут же заберут в Обитель и со временем превратят в такого же Серого брата. Или, что хуже, в Черного. И лишь те, кто сможет дожить до времени, когда их волосы сами побелеют, станут благословенными Белыми братьями, чтобы молиться за простых грешников и учить их мудрости.

Ройне белые плащи не привлекали никогда. Сколько себя помнил, он всегда с восторгом провожал взглядом черных всадников на черных как смоль конях. И мечтал, что однажды и за его плечами будет развеваться такой же плащ. Младший брат Ториш слушал его чаяния с интересом и с опаской. Ему была больше по нраву предопределенная от рождения судьба: дети кузнеца, они с малых лет помогали отцу и потихоньку постигали секреты его ремесла. Только Ройне считал, что его руки не созданы для молота и кузнечных мехов, куда лучше в них будет смотреться черненая рукоять меча, выкованного Серым мастером для Черного брата. Он решил сбежать один, тихо и незаметно, и вовсе не собирался забирать младшего брата с собой, только Ториш сам увязался за ним в тот день. И когда Серый брат задал свой вопрос, а Ройне промолчал в ответ, Ториш почему-то тоже не признался, что знает, где их дом. Тогда они в первый раз проехали через Кричащий лес в Обитель, и через десять лет Мать укрыла их черными плащами.

«Интересно, где сейчас Ториш? – подумал Ройне, придерживая гнедого перед опасным участком горной тропы. – Было бы неплохо, если был он был сейчас в Обители. Повидались бы напоследок…»

Ройне вздохнул, и губы его скривила невеселая усмешка. Черные братья не поддерживают отношения с мирскими людьми, все их друзья, вся их родня – только такие же Забытые Дети, отрекшиеся от своего прошлого. И Ториш больше не будет Ройне братом ни по имени, ни по названию. Только по крови. « Но… кровь ведь ничего не решает». Если только его брат снова не захочет пойти за ним, как тогда, в детстве. Но сейчас он уже не восторженный мальчишка, он не позволит младшему брату наделать новых глупостей. У него есть, куда идти. А Ториш… Торишу в его новом мире места уже не было.

Перед последним поворотом Ройне накинул капюшон. Мелкая дурацкая уловка. Светлые волосы все равно не укроются от взоров братьев, как и цветная одежда. Но все равно ему было стыдно проходить под взором Каменных Псов у ворот таким… нечерным.

– Я имею право… – едва слышно прошептал он охранным статуям и стянул с руки перчатку, чтобы предъявить братьям-привратникам клеймо на костяшках пальцев – отличительный знак Детей и пропуск в Обитель.

В глазах Серого брата мелькнуло удивление: он узнал шифр метки, но не узнал ее обладателя. Да, Ройне, когда уходил отсюда полтора года назад, был совсем другим.

«Это плата», – напомнил он себе и, широко улыбнувшись так, как он всегда улыбался, откинул капюшон с головы.

Серый брат-привратник склонился в почтительном поклоне: клейму он поверил больше, чем своим глазам, и не рискнул выказать неуважение Черному брату. « Бывшему Черному… Но об этом он еще не знает…»

Ройне ехал неспешным шагом по Обители, в которой провел большую часть сознательной жизни. Здесь как будто ничего не изменилось со времен ученичества. И он готов был поклясться, что будь у него сейчас спутник – ученик Обители тысячелетней давности, – и тот бы не нашел здесь никаких новшеств. Даже краски, которыми были выкрашены окна и двери домов, были те же – черные, серые и белые. Ройне почему-то думал, что, оказавшись здесь вновь, он испытает сожаление и усомнится в том, что хочет сделать, но ничего подобного не было. Он ехал по улице, он видел дома, и деревья, и людей, но уже был словно чужой тут. И понимание этого наполняло его силой, которая, несомненно, ему сейчас понадобится. Ведь, как известно, Мать Юма не любит слабых детей.

У Дома Матери он спешился и, снова предъявив охранявшим вход Серым братьям клеймо на костяшках, отдал одному из них поводья лошади, другому – пояс с мечом и кинжалом и нож из-за голенища. К Матери нельзя входить с оружием, даже спрятанным. Кара будет жестокой.

Легко взбежав по ступеням, Ройне на секунду остановился на пороге, чтобы перевести дыхание и спокойно предстать перед очами Матери.

Двери ее Дома всегда распахнуты, как и сердце. Любой из Детей знает, что в любое время дня и ночи может прийти сюда с бедами и радостями и получить утешение и благословение. Мать живет Детьми и ради Детей, и они платят ей преданной и бескорыстной любовью. « Есть ли в твоем сердце еще эта любовь, Ройне? Или она вся вытеснена той, другой?..»

Мать Юма в обычном черно-сером платье с белой накидкой на волосах уже ждала его, стоя посреди главного зала, окруженная светом никогда не гаснущих факелов и огненных чаш на треногах. Он не сомневался, что она узнала о его возвращении задолго до того, как он пересек ворота Каменных Псов. Как и о том, каким он возвращается.

– Матушка… – подойдя на положенное расстояние, Ройне опустился на колени и склонил голову.

Душный полумрак Дома окутал его и как будто сдавил. Так было всегда, с тех самых пор, когда он впервые очутился здесь ребенком. Но тогда это представлялось ему теплыми, крепкими и надежными объятьями матери, сейчас – шарфом, завязанным скользящим узлом, готовым от любого неверного движения затянуться на шее. И все же вид Матери всколыхнул в нем почти забытые чувства, и он был уверен, что щеки у него загорелись не только от обилия огня вокруг.

– Ройне, возлюбленный мой сын, – произнесла Мать Юма, не шелохнувшись. – Тебя долго не было. Я успела забыть, как ты выглядишь…

– Простите, матушка, – сказал он, не поднимая головы. « А я не забыл твой голос, тихий и ласковый, словно журчание лесного ручья…»

– Но где же твои прекрасные черные волосы? – она подошла ближе и невесомо коснулась светлых прядок. – Я помню, как ты любил их расчесывать, а твои братья смеялись над тобой, говоря, что любая девушка в Шести Землях отдаст год своей юности за такие волосы, как у тебя.

– Возможно, одна из них и отдала, – пробормотал он. « А я добровольно уступил».

– И твое гладкое нежное личико… – ее рука скользнула по его щеке и подбородку, заставляя вспомнить, что последний раз он брал бритву в руки не меньше месяца назад.