Олег Фомин - Между пределами

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

©Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес (www.litres.ru)

За спиной рыдающее светом солнце. Роняет голову на горизонт, разливает лавовые слезы по каменной равнине.

Перед ногами – пропасть. Влечет бездонной тьмой, дышит жадно, как стоящая на коленях шлюха.

Шаг вперед… Прекрасный мир – одномерный! Никаких дорог, голодных волков, делящих еще живую, чувствующую все добычу. Лети, пронзенный ровным стремительным потоком, в одном направлении, от нуля – в бесконечность…

– Очнись, Дэкрин! – обжигает пощечина, даже приятно, вышибает из головы боль медленного пробуждения…

…На несколько мгновений. Сознание вновь оплетают щупальца, мелкие зубчики на присосках впиваются тысячей, из них лезут иглы… Нет, хватит! Дэкрин топит себя в черноте, где щупалец нет… На дне улыбается свет… Вот солнце, ласковое, круглолицее, под ним розовые губки шепчут о закате, золотые лучи как теплые пальцы, медные отблески жил на каменных пластах… а за спиной – пропасть ждет на коленях, дышит…

– Дэкрин! – У сестры хватает-таки отчаяния ударить по лицу крепким кулачком.

Он, оказывается, лежит на холодной, выдыхающей сырость земле; прошлогодняя сухая трава щекочет скулу и ноздри. Ночь. Вдалеке – гигантский столп огня… Хотя… вскоре понимает, что огонь от него в паре метров. Никакой не гигантский – самый обычный костерок двух путников, заночевавших под пыльным от звезд иссиня-черным одеялом ночи. Луна редко являет бледное лицо, считает его излишне прекрасным для нижнего мира, чаще опускает взгляд сквозь вуаль, как сейчас.

Через какое-то время Дэкрин лежит на согревающем плече сестры. Ее глаза кутает теплая пленка, спустя миг – течет; рука гладит волосы, слышится вместе с «прости, мой хороший» их мерный шелковый шелест…

Под веками Дэкрин снова видит солнце, мертвую равнину, сидит, смотрит. Позади дышит пропасть, но Дэкрин уже не оглядывается…

Неола покачивается, убаюкивает брата, сквозь слезы и бред шепчутся слова заклинания, которое она повторяет третью неделю: утром, днем, вечером, сейчас… Которое подводит Дэкрина к границе яви и сладкого забвения, но не позволяет уснуть… Вечная дремота…

– Как ты мог, отец! – шептала Неола. По щеке катилась слеза.

– Ты не жила рядом, приезжала редко. Не знаешь, как было… На моем мальчике – сильнейшее заклятие. Как снять – не знаю. Никто не знает. Если твой брат уснет – умрет… Думаешь, мне не больно? Заклятие лишило его сна, высасывает жизнь, осталось не больше трех недель! Думаешь, спокойно сознаю, что мой сын – ходячий труп, что шансов нет?! Ему всего семнадцать, Неола, семнадцать!.. Все эти годы провел под моим боком, в нашем поместье, в добровольном заточении – боялся высунуть нос в мир людей. Ни друзей, ни возлюбленной, ни радостей. А теперь – три недели… Дочка, прошу, будь с ним все это время, не бросай… Убежит, знаю, но не могу преследовать. Не должен… А ты старшая сестра, опытный маг, с тобой он в безопасности. Не давай ему уснуть раньше срока, прошу! Не оставляй его, это главное! Не оставляй!

По щеке катилась слеза, Неола шептала:

Больше всего на свете и во тьме Дэкрин хочет уснуть.

Но даже к этой жажде – даже к этому! – можно привыкнуть. На какое-то время…

А Неола еще не привыкла. И слава Богу.

Костер догорает. Ветер шумит, гонит откуда-то грозовые тучи, край неба скалится, рычит, поблескивает белыми клыками. Юноша бросает в умирающее пламя хворост, укрывает спящую сестру запасным плащом, целует в висок.

– Прощай, родная. Спасибо, что была рядом.

За стенами трактира ливень вырезает безобразные узоры на всем, что слишком рыхлое и неспособное дать отпор.

В помещение, освещенное свечами и масляными лампами, входит человек в мокром насквозь плаще. Вода забирает из плотной ткани грязь, течет мутными ручейками на дощатый, немолодой, но вычищенный до блеска пол.

– Эй, пшол вон! Сегодня вторник, тупица, трактир для горожан закрыт! – Толстомордый щетинистый трактирщик с короткими седыми волосами гневно машет в сторону нежданного посетителя, мол, дверь у тебя за спиной, приятель. – Не видишь, господа сегодня отдыхают! Иди проспись лучше! – Видит, как неизвестный пьяница поворачивает к выходу, ворчливо бормочет вслед: – Носит же земля дубин, будто вчера родились. Порядков, что ли, не знают, пропили мозги совсем…

Но посетитель поворачивает, чтобы просто закрыть дверь.

– Ты что, глухой, дурачи… – Трактирщик осекается, когда виновник беспокойства опускает капюшон.

Худой юноша, черный пушок едва пробивается на подбородке и у носа. Лицо красивое, но глаза… тоже могли быть красивыми, но в них – усталость. Смертельная.

Голоса и смех стихают. На парня обращают внимание все. За сдвинутыми столами, что ломятся от яств отнюдь не для простого люда, сидят два мага – это видно по лоснящимся бирюзовым мантиям, обшитым золотыми и серебряными нитями. Маг помоложе усердно налегает на еду и вино, другой, с белоснежными усами и бородой, заплетенными в косы, откинувшись на спинку стула, придерживает кубок с хмельным напитком. На коленях – смуглая черноволосая девица, платье приспущено с плеч, обнажает грудь, разрез на юбке сияет тугими бедрами. У первого мага тоже есть «собеседница», тихо сидит на соседнем стуле, в румянце, ладошки на коленках. Замкнуто дожидается участи.

Трактирщик свирепеет, во взгляде мага-гурмана мимолетное недовольство, что оторвали от чревоугодия, – равнодушие занятого человека. Девушки не скрывают удивление и тревогу; та, что ягодицами греет колени седовласому, ластится сильнее к своему… клиенту, не иначе. Пожилой маг щурится, поджимает губы, словно пробует чувства к гостю на вкус: презрение и любопытство, разбавленные леностью. Томный взгляд изучает столь неспешно, сколь неспешно пальцы крутят кубок.

Хозяин трактира знает в городе каждого. Этот не местный.

Дэкрин подходит к стойке. Походка… змеиная. Змея, качаясь, подползает к жертве…

– Вина. Лучшего. Стакан.