Юрий Никитин - Возвращение Томаса. Башня-2 (сборник)

Еще издали воскликнул хриплым сорванным голосом:

– Слава Господу, вы целы!

Настоятель перекрестился.

– Двенадцать наших братьев отдали жизни, защищая монастырь. И половина остальных сейчас залечивает раны.

Прелат сказал горячо:

– Души павших примет сам Господь, но монастырь они спасли!.. Слава Господу! Я подошел к самому краю, когда из бездны выметнулась эта черная орда… Я пытался остановить, но меня втоптали в землю. Я пришел в себя, когда они уже были далеко и уходили в сторону монастыря… Но как, как вы сумели одолеть такую силу?

Олег поморщился, сейчас начнется, сказал Томасу сухо, что пойдет к раненым, удалился чуть быстрее, чем обычно, а прелат посмотрел ему вслед, потом вперил вопрошающий взгляд в настоятеля.

Тот развел руками.

– Я сам ничего не понимаю. Брат Септимий умер от ран, читая святую книгу. Мы все были обречены…

– И что случилось?

Настоятель оглянулся вслед Олегу.

– Этот странный человек сам продолжил чтение вместо брата Септимия… Именно тогда от книги пошел такой свет, что озарил монастырь, выжег в нем всю гниль, уничтожил и обратил в прах врагов, наполнил воздух благоуханием и звуками небесных арф… Я боюсь повторить, что он сказал…

Прелат сказал нетерпеливо:

– Говорите!

– Он сказал, что прочел молитву такой, какой была сложена.

Прелат тоже посмотрел вслед Олегу.

– Да? Тогда понятно…

Настоятель вскрикнул:

– Но… как? Никто не знает, какой ее написал святой Павел!

Прелат сказал тихо:

– Он знает.

– Откуда?

– Я боюсь даже представить, – ответил прелат тихо. Он посмотрел на испуганное лицо настоятеля. – Нет-нет, это не сам святой Павел. Хотя до меня доходили слухи, что этот человек не раз уходил в пещеры и годами там доискивался мыслью, как жить правильно. Но христианином его не зови – обидится.

– Обидится?

– Оскорбится даже, – ответил прелат тем же шепотом, хотя Олег ушел далеко, однако настоятель по виду прелата понял, что странный язычник может услышать и шорох падающих звезд, и гулкий топот бегущего муравья, и тяжелые вздохи божьей коровки. – Теперь видите, брат мой, что наш Господь ничего не делает зря.

Настоятель оглянулся, язычник ходил между измученных и раненых монахов, дружески хлопал по плечу или по спине, и раненые исцелялись, а едва живые от усталости хоть и с трудом, но поднимались и кое-как возвращались в здание.

Настоятель перекрестился.

– Неисповедимы пути Господни.

– Все, что делает, – согласился прелат, – делает к лучшему. Просто мы это увидели на примере и поняли достаточно быстро, а другие остаются в сомнениях, почему Господь не делает очевидных вроде бы вещей, как будто дурак какой распоследний… А Господь не дурак, не дурак!

– Да, – согласился настоятель, – еще какой не дурак, если и этот… выполняет Его волю, даже не подозревая, что все делает по Его указанию.

Самые стойкие из монахов обходили раненых и ушибленных с подкрепляющими напитками, для тяжелораненых положили матрасы под стеной, чтобы, помимо молитв и лечебных снадобий, еще и свежий ночной воздух помогал залечивать раны.

Томас помогал выносить из темных сырых помещений раненых, а когда бережно уложил последнего, спросил отца настоятеля:

– Отец Крыжень, я могу сделать что-то еще?

Настоятель благословил его склоненную голову.

– Ты и так своим мечом и доблестью сделал больше кого бы то ни было. Спасибо, сын мой!

– Служу Господу, – бодро ответил Томас.

Настоятель спросил, понизив голос:

– Вы еще задержитесь на день-другой? Его преосвященство очень желают поговорить еще с вами…

Томас покачал головой.

– Это с Олегом? Вы же видите, он избегает этих разговоров.

– Почему?

– Достали, – ответил Томас откровенно. – Даже меня достали, хотя говорят не со мной. Мне и то все ясно, а Олег прячется от этих занудностей, как пес от мух. Мы выедем сразу же на рассвете.

Уже за полночь с позволения настоятеля и прелата вместо полунощной молитвы накрыли длинный стол в монастырской столовой. Настоятель заявил, что благое деяние – это та же молитва, только сильнее во сто крат, так что эти дни они могут с чистой совестью не истязать себя постами.

Все, кто мог держаться на ногах, сидели за одним длинным столом. Отец Крыжень во главе, а прелат, подчеркивая, что перед Христом все равны, сел вместе с монахами, выбрав место вроде случайно рядом с Томасом и Олегом.

Отец Крыжень все же привычно прочел благодарственную молитву, на диво короткую, а прелат сказал несколько прочувственных слов о павших, прося Господа принять их, как павших за веру. Затем все сели, послышался стук ложек. На первое был постный суп. Его выхлебали молча, а за мясом пошли сдержанные разговоры. И хотя крестились и поминали Христа чаще, чем в трактирах, но разговоры, к облегчению Томаса, завязывались совсем не церковные: кто где защищал монастырь от нашествия, как сражались, чем дрались, какие у ледяных великанов ухватки…

Олег видел, как прелат готовится начать разговор на духовные темы, нарочито повернулся к Томасу и начал расспрашивать о способах крепления мечей на перевязи. Томас приосанился и с великой охотой начал объяснять, как и что, громко и многословно, с разными подробностями, выказывая потрясающее знание предмета.

Прелат наконец опустил пальцы на локоть Олега, словно воробей сел, Олег обернулся, прелат сказал без обиняков:

– Вот видишь, ты сделал то, чего не могли сделать мы все!

Олег отмахнулся:

– Просто случайно запомнил. И когда увидел эти буквы, сразу заметил, где неточности.

– Нет, – сказал прелат, – ты не прав! Это рука Господня указала тебе твое место.

К их разговору прислушивались со всей почтительностью, Олег стиснул челюсти и воздержался от резкого ответа. Совместная трапеза закончилась общей молитвой, монахи расходились по местам, у многих прибавилось обязанностей: дела погибших перешли к ним.

Олег вылез из-за стола и сразу же направился в келью, отведенную им с Томасом для сна. Прелат догнал его, рядом с Олегом и Томасом особенно худой, иссохшийся и маленький, заговорил торопливо:

– Неужто и теперь проупорствуешь, когда тебе подан такой ясный знак?

– Какой? – буркнул Олег.

– Ты прочел… и все озарилось! Ты смог бы и остальные книги…

Томас посмотрел на Олега другими глазами, но язычник лишь отмахнулся.

– Мечтай, мечтай. Щас я запрусь в келье и буду бубнить ваши молитвы. Ну всю жизнь мечтал о таком щасте! И вообще твой Господь мне ну никак не указ. Я человек вольный. А все твое христианство – дурь.

Прелат отчаянно замотал головой.

– Знаю, знаю, почему так говоришь! Но в том виде, в каком ты застал учение Христа, оно пробыло недолго! Уже первые же отцы церкви изменили его в корне! И оно будет меняться, Ниспровергатель Царств.