Юрий Никитин - Возвращение Томаса. Башня-2 (сборник)

Томас вертел головой, начиная сам договаривать недоговоренное, но от этого становилось так страшно, что готов был сунуть голову под одеяло и крепко-крепко зажмуриться. Прелат бросил на него быстрый взгляд, вскинул брови и посмотрел вопросительно на Олега. Тот кивнул успокаивающе, дескать, этот свой, хороший и простой рыцарь, дуб дубом, как все военные, все равно ничего не поймет. А что поймет, все равно завтра забудет.

– Да, – ответил прелат с глубоким вздохом, – ты сказал верно… странник. Я щажу себя даже теперь. Конечно же, я вел очень распутную и недостойную жизнь.

Томас слушал с удивлением, на лицо прелата набежала тень, лицо исказилось мукой, Томас смотрел с непониманием, как худые щеки залила густая краска стыда, затем кровь так же резко отхлынула, побледневший посланник Ватикана смотрел в пространство со страхом и мольбой.

– Да ладно, – сказал Олег, – все так жили. Чего себя винить?

– Не все, – возразил прелат. – Но даже если сейчас большинство живет еще так, то почему мы должны жить, как все? Ведь уже тогда были… как сейчас помню… и никогда не забуду: по раскаленной от зноя улице он несет на спине огромный крест, легионеры идут по бокам равнодушные, толпа кричит, свистит, смеется, а он идет, спотыкается, его шатает… Я вышел из дому, веселый и хмельной, посмотреть на шум, и тут Он прислонился плечом к углу моего дома отдохнуть минутку… Легионеры остановились, дают перевести дух, а я закричал: «Иди, иди!.. Нечего здесь тут!», и Он пошел…

Прелат скрипнул зубами и опустил голову. Из глаз покатились ручьем слезы. Томас застыл, не веря своим ушам, он старался вспомнить имя этого человека, но в голове поднялся ураган, сметающий целые города мыслей.

– И Он пошел, – повторил прелат тихо, – но сперва сказал мне со всей кротостью: «И ты пойдешь, не зная покоя отныне. И дождешься меня здесь, чтобы снова посмотреть мне в глаза». И я в тот же вечер, протрезвев, понял все, что натворил, оставил дом и ушел куда глаза глядят…

– Ну, – сказал Олег с сочувствием, – по пьяни чего не брякнешь. Хотя, конечно, ты был несколько…

– Тот день у меня всегда перед глазами, – прошептал прелат. – Я всегда помню, как я кричал на Него, помню, с каким мягким укором Он посмотрел на меня. С тех пор я делаю все, чтобы искупить вину… и чтобы все-таки взглянуть в Его глаза. И вымолить прощение.

Олег отмахнулся.

– Дык он же всепрощающий! Конечно, простит. Давно простил.

Томас прошептал пересохшими губами:

– Да, Христос всех прощает…

– К тому же, – добавил Олег, – со зла чего не скажешь? Вообще можешь пожелать, чтобы весь мир провалился… А назавтра уже и не вспомнишь, что кто-то на ногу наступил. Думаешь, он тебя вспомнит? Да таких гавкальщиков тысячи на каждом шагу.

Прелат ответил тихо:

– Но не простил себя я. И потому до последнего дыхания буду трудиться в Его имя. Но главное, что я вскоре сумел отыскать тех, чьи имена никогда не назову даже в Ватикане… настолько они святы, эти люди рассказали про учение Христа… С той поры я в меру моих слабых сил… Но ты, Разрушитель Старого Мира, почему ты не среди отцов церкви?

Олег изумился так, что рыжие брови поднялись на середину лба.

– Я? Ты шутишь?

Он покосился на Томаса, рыцарь застыл с отвисшей нижней челюстью, и вообще вид таков, словно его не то молнией в темечко, не то бревном в затылок. Олег, закоренелый язычник, да чтоб не просто христианин, а среди отцов церкви, святых людей?

– А что? – спросил прелат горячо. – Если даже я, недостойный, и то занял высокое место и тружусь на благо нового мира, то ты, который знает намного больше, умеет неизмеримо больше… почему ты не с нами?

– Потому, – буркнул Олег.

– Ты считаешь нас врагами?

Олег сказал с тоскливым отвращением:

– Ну вот, начинается эта извечная песня недозрелых религий: кто не с нами – тот против нас!.. дураки. Я не с вами, я не с ними, я ни с кем. Сам с собой потому что. У меня своя голова, и дорогу выбираю сам. Никакой деревенский поп, да хоть Папа Римский, мне не указ. И вообще… слышал я всю эту хрень из первых, как говорится, уст.

Прелат вскрикнул в ужасе:

– Не святотатствуй!

– Ну вот, – сказал Олег с мрачным удовлетворением, – даже ты, заставший те времена, видевший все, даже как пьяный Иисус блевал под смоковницей…

– Я этого не видел, – запротестовал прелат.

– Тогда видел, как блевал Павел, – возразил Олег. – Павел напивался часто. И блевал всегда, у него печень слабая, а пил, чтобы не обижать соратников. А блюющий Павел – еще хуже, чем Христос. Иисус что, поэт, ему можно, сказал всего несколько фраз, да и те при записи переврали, зато Павел создал само христианство, саму церковь, заложил все дожившие доныне догматы… Ты видел, как все делалось, как делалось на самом деле, а теперь ахаешь про святотатство?

Прелат, вначале смущенный, все же расправил плечи и бестрепетно встретил насмешливый взгляд зеленых глаз.

– Ты мудр, – сказал он наконец со странным сожалением в голосе, – но и ты не все понял… Мне жаль тебя, Разрушитель.

– И чего же я не понял? – поинтересовался Олег с издевкой.

– Блевала плотская часть Павла, – сообщил прелат с мудрой печалью в интонации. – А душа трудилась над созданием незримого Божьего Храма на земле, который назвали церковью. Это вы, язычники, целиком из плоти, потому что у вас нет души, вы – сама плоть, а мы, христиане, терзаемы тем, что наши чистые души, полученные от Бога, заключены в грязные похотливые тела животных. Но мы боремся с зовом плоти, а вы… вы даже не понимаете, что вы еще не люди!

Он разгорячился, морщинистое лицо помолодело от прилива крови, глаза засверкали праведным гневом.

Томас поглядывал на язычника с ужасом и все порывался как-то сказать прелату, что вообще-то он не совсем такой уж и пропащий, иногда временами в хорошую погоду он ведет себя почти как христианин, так что вообще-то…

– Зов плоти, – ответил Олег с зевком, – самый мощный зов. И ничто его заглушить не может… надолго. Вот наш рыцарь только что хотел безумно жрать… и сейчас захотел снова, как только я напомнил. Так что люди делятся на тех, кто это признает, и на тех…

Прелат прервал горячо:

– Все люди делятся на две категории: одни хотят, чтобы жить стало лучше, а другие – чтобы жить стало лучше им. Первые – это христиане. Я имею в виду настоящих христиан. Вторые – это…

Он запнулся, долго не мог подобрать определение. Олег спросил саркастически:

– Слов не хватает?

– Напротив, – признался прелат, – слишком много. И все очень… красочные. Словом, мягко говоря, имя им – легион. Они сами придумывают для себя высокие слова, за которыми прячут пустоту. Вы оба не из их числа, так почему ты все еще не в числе христиан?

Олег ответил саркастически: