Антон Орлов - Западня для ведьмы

Сказитель умолк и приложился к кружке с крепко заваренным сладким чаем.

– А что за приворот такой? – за всех поинтересовался Начелдон.

– У нас на Маюне, – старик мотнул головой в сторону темного массива плоскогорья, – есть долина Кинши, и там есть деревня Киншат. Ее жители хранят источник, который бьет из скалы в укромном гроте, изо рта у растрескавшейся каменной маски, изображающей неведомо чье лицо. Вода течет по камням, покрытым скользким налетом бирюзового цвета – вот это и есть приворотное зелье мира Сонхи. Налета надо соскоблить самую малость, с четверть чайной ложки, размешать в каком угодно питье и угостить того, кого задумали заворожить и украсть. После этого человек потеряет покой, затоскует, наш мир начнет сниться ему по ночам, показывая картинки и тихонько напевая свои песни. Заманивающему волшебству русалок, песчанниц и флирий не сравниться с ворожбой самого мира Сонхи: коли не будет их рядом, оно отпустит, а это перевернет тебе душу и не отпустит, и возле тебя как будто поселится вечный сквозняк, который все куда-то тянет и тянет. Причем зелье подействует лишь на кого надо, а кто-нибудь другой отведает того же напитка – и ничего с ним не произойдет. Киншатский источник защищен непреодолимыми чарами, лишь потомственные жители деревни смогут взять оттуда приворотное снадобье. И после этого покупатель должен, в одиночестве стоя перед каменной маской, рассказать о том человеке, которого надлежит украсть. Если миру это понравится, снадобье на ладони останется влажным и бирюзовым, а если Сонхи решит, что даром не надо, оно вмиг засохнет и обернется щепоткой пыли. И такое порой случалось, целый великий мир – это вам, почтенные, не наемник с большой дороги. Бирюзовое снадобье стоит дорого, только богачам из богачей по карману. Наша община и рада бы сбавить цену, да нельзя – приворот к самому миру Сонхи негоже отдавать по дешевке, за это на деревню какая-нибудь неминучая кара обрушится.

– И в большом достатке живете? – полюбопытствовал Начелдон.

– Ох, не спрашивайте, почтенные, – Телбеш-нуба щелкнул языком и сокрушенно покачал головой. – Деревня хранителей источника прозябает в нищете, ибо кому нужен наш товар, да еще за царскую плату? Никому не нужен.

«И то верно, – мысленно согласился Орвехт. – Если припекло от кого-то избавиться, незачем сплавлять его в чужой мир, для того есть множество способов куда проще, эффективней и вдобавок дешевле. А если речь о том, чтобы кого-то любой ценой заполучить, обморочив и заставив позабыть о прежних связях, – тоже ведь форменное безумие. Жаль, для исследований это снадобье не купишь: обратится в пыль, и по-всякому дороговато…»

– Так что, почтенные, мы в Киншате влачим свое существование впроголодь и перебиваемся кто чем – огородики держим, овец разводим, в полнолуние собираем пыльцу флирий, молодежь, бывает, нанимается на прииски в Золотую Прорву, женщины вышивают на продажу, я вот к вам в провожатые напросился, благодарствую за доброту.

На этой прозаической ноте сказка и закончилась.

Все эти гады с серьезными благостными рожами только и твердили, какой он беспримерно жалкий, бессовестный, тупой и трусливый. Вдобавок опоили какой-то дрянью, из-за чего казалось, что камера задрапирована колышущейся кисеей. Дирвена тошнило. Им это не нравилось, и они допытывались, где спрятан амулет, который его защищает.

От чего защищает – от того, чем опоили? А может, у вас тут просто дряневары неважнецкие?

Дирвен так и высказался, за что получил затрещину. Конечно же, посредством заклятья – его собеседники рук не марали. Словно прямо по внутренностям хлестнули многохвостой плетью. Когда он, ненавидяще скривившись, поинтересовался с подковыркой, а как же тогда закон о Детском Счастье, он ведь по закону восемнадцатилетний ребенок, которого бить нельзя, – ему ответили, что таких угробцев, как он, в порядке исключения можно и нужно. Ибо хоть он, совершенно верно, ребенок, но уже успел стать предателем родины и убийцей.

– Сколько у тебя на совести человеческих жизней – сто, двести, пятьсот или уже за тысячу? Неугодную Светлейшей Ложе флотилию в Сиянском море ты потопил, словно мальчишка бумажные кораблики, а ведь там были живые люди, много людей… – сочувственным тоном напомнил господин Ферклиц, терпеливый, показушно мягкий, с породистым бледным лицом и негромким голосом, напоминающим ту самую воду, которая камень точит.

Он всегда говорил сочувственно, однако при случае мог отвесить зверски болезненную магическую плюху, все с той же благорасположенной и сожалеющей миной. В воспитательных якобы целях. Этакий невозмутимый добрый гад, который лупцует тебя, чтобы научить хорошему. Дирвен решил, что прикончит его в первую очередь, дайте только до амулетов добраться. Но амулеты от него держали подальше: увидишь их не раньше, чем тебя обработают до полной лояльности.

– На тех кораблях были пираты, которые грабили и убивали.

– Но все же люди, каждый со своей судьбой, правда? А ты одним махом оборвал их жизни, не задумываясь, что делаешь. По приказу ларвезийской Ложи, которая сеет зло, лицемерно прикрываясь рассуждениями о благе.

– Так же, как вы. Прошлой весной я был в Аленде на площади Полосатой Совы, когда ваша гадина запустила там «ведьмину мясорубку». На площади тоже были люди.

– Здесь ты путаешь, это был не наш агент, а посланница Ктармы.

– Так вы же поддерживаете Ктарму!

– Мы поддерживаем тех, кто борется против ларвезийского засилья за свое учение и отстаивает свои права. В том числе Ктарму. Тебе Флаварья по ночам не снится?

Его умные водянистые глаза смотрели на пленника испытующе и внимательно. Глаза опытного игрока. Дирвен невольно поежился.

Флаварья и вправду время от времени ему снилась: серая и как будто вся пыльная, похожая на ночную бабочку-мертвяницу – если б у той бабочки, выросшей до чудовищных размеров, появилось опухшее человеческое лицо. Она молча глядела на Дирвена, до половины вросшая в скалу, словно живой барельеф.

Это Эдмар додумался притащить ее к замурованному в Разлучных горах лису-демону, чтобы тот смог вырваться из ловушки, после того как его пойманное воплощение будет убито «ведьминой мясорубкой». Флаварья заняла его место. Каменного Лиса, или Серебряного Лиса, который, как поговаривали, стал теперь Эдмару закадычным дружком, можно было освободить только при соблюдении этого условия.

Сны про Флаварью были тягостны и печальны, хотя жалости к ней Дирвен не испытывал. Если б эта девица пустила в ход «ведьмину мясорубку» где-нибудь в городе – было бы вокруг на целый квартал развалин, кровищи и разодранных трупов.

– Гадина ваша Флаварья, – процедил он, глядя с вызовом в невозмутимые глаза собеседника.