Антон Орлов - Западня для ведьмы

– Это не справедливость, это нечто другое, – отозвался Суно. – Я бы сказал, что каторжницы, которые издевались над Нинодией, воспользовались случаем, чтобы хоть на некоторое время почувствовать себя хорошими, правыми, карающими зло в лице так называемой матери-сутенерши. Быть справедливым и чувствовать себя справедливым – улавливаешь разницу? Во втором случае тот, кто упивается своей правотой, не станет докапываться, виновна его жертва в действительности или нет, потому что ежели нет – недолго и без жертвы остаться. Это своего рода этико-эмоциональное самоудовлетворение, у которого со справедливостью столько же общего, сколько у мастурбации с любовью.

– Значит, не бывает у них там никакой справедливости?

– Отчего же, иногда и такое встречается. Везде бывает по-всякому, раз на раз не приходится. В рукаве у Двуликой Госпожи великое множество вероятностей.

Неожиданно для Зинты Дирвен пришел к ней посоветоваться: как ему вести себя с Хеледикой после всего, что было в Овдабе?

– Вы же служите Тавше, ну и вообще…

Зинта не считала себя мудрой женщиной: ей самой впору при всяком повороте у кого-нибудь, кто поумнее, совета спрашивать, да и Милосердной она служит как лекарка, а не как жрица. Но негоже будет отослать мальчишку ни с чем.

– Первым делом извинись, давно пора.

– А если не извиняться, как-нибудь иначе? – недовольно буркнул конопатый амулетчик.

Эдмар, расположившийся в кресле с чашкой шоколада и Тилибирией на коленях, не размыкая губ ухмыльнулся. Дирвен его не увидел из-за высокой спинки кресла, да тот, похоже, еще и применил какие-то отводящие чары, чтобы остаться незамеченным.

– Иначе нельзя, – строго сказала лекарка, обругав себя за то, что не увела Дирвена из гостиной, чтобы поговорить по душам без этакого свидетеля. – Раз явился ко мне, сделай по-доброжительски, как я подсказала. Хеледика сейчас читает в той комнате, где обои с аистами.

– Ладно…

Он с нарочито небрежным видом направился к обрамленной лиственно-колокольчиковым орнаментом арке, которая вела во внутренний коридор.

– Ты бы все-таки избавил его от своего приворота, – шепнула Зинта Эдмару, когда шаги нового гостя затихли. – Стыдобище ведь…

– Э, нет, так интересней.

– Ему надо за девушками ухаживать, а не по тебе, зложителю бессовестному, сохнуть. Вот чего ты хочешь?

– Еще чашку этого божественного шоколада. Или даже две… Матушка Сименда бесподобно его варит.

– Не уводи разговор, ты отлично меня понял!

– Зинта, это ты уводишь разговор с шоколада на непристойности, – он подмигнул ей и почесал мурлыкнувшую Тилибирию за ухом. – Госпожа Сименда уверяет, что у нее нет рецепта, в котором все скрупулезно расписано, каждый раз она добавляет тот или иной ингредиент по вдохновению, и всякий раз ее творение – само совершенство. Не устаю восхищаться…

Нахмурившись, Зинта отошла к окну и стояла там, глядя с высоты второго этажа на сверкающую в лучах полуденного солнца улицу, пока маг не обронил:

– О, наш герой возвращается…

Дирвен вошел в гостиную размашистой походкой, в его сощуренных светло-зеленых глазах билась сердитая обида, кулаки то сжимались, то разжимались, а левая щека была заметно краснее правой.

– Поссорились? – расстроилась лекарка.

– Я перед ней извинился, а она меня ударила, – мальчишеский голос дрогнул. – Ведьма чокнутая!

– Может быть, ты ей нагрубил или брякнул что-нибудь пошлое?

– Да ничего такого не было! – он так и вскинулся в надрывном протесте. – Я же говорю, по-хорошему извинился, а она сначала посмотрела как-то непонятно и вдруг как вмажет, ведьма из дурацкой пустыни…

– Дирвен, что ты ей сказал? – Эдмар, поставив чашку на деревянный подлокотник и поудобнее перехватив разнежившуюся кошку, с ленивой грацией поднялся с кресла.

Увидев недруга, Дирвен невольно отпрянул, потом демонстративно отвернулся. Его плечи напряглись, уши покраснели.

– И правда, что ты сказал Хеледике? – подхватила Зинта. – Может, ты ее как-нибудь не так назвал или допустил еще какую неучтивость?

– Да ничего неучтивого, я извинился серьезно, по-хорошему – ну, так и сказал, что теперь я все-таки могу ее простить, а она…

Эдмар расхохотался.

– Умопомрачительно, – выдавил он сквозь смех, позволив недовольно зашевелившейся Тилибирии спрыгнуть с рук на кресло. – Надо будет взять на заметку, а то вдруг меня тоже заставят перед кем-нибудь извиняться, а я захочу ввернуть утонченную издевку…

– И это называется – ты перед девушкой извинился?! – всплеснула руками Зинта.

– Да! – Дирвен несколько раз хлопнул пушистыми ресницами, по его миловидному лицу растеклось, как вода по блюдцу, недоуменно-оскорбленное выражение. – Я же все правильно сказал… И нечего ржать, не балаган! – последнее он бросил в сторону лекарки, по-прежнему не глядя на Эдмара, после чего еще больше покраснел, так что след от пощечины перестал выделяться, развернулся на каблуках и выскочил вон.

– Какая прелесть, – усмехнулся Тейзург, зажмурившись от удовольствия. – А ты говоришь – сними приворот, пусть за девушками ухаживает… Зинта, и не жалко тебе девушек? Дирвена к ним на пушечный выстрел нельзя подпускать.

– А вот и нет, неправда ваша, господин маг! – раздался от дверей пронзительный голос Табинсы.

Из-за спины у нее выглядывали Глодия и Салинса. Примчались посмотреть, что случилось.

– Вы так полагаете, сударыня? – Эдмар картинно приподнял бровь.

– Полагаю, а то! – пройдя мимо него к окну, она поманила дочерей. – Девки, живо сюда! Ну-ка, гляньте да скажите, кто это там внизу стоит, который с непокрытой головой?

На тротуаре возле крыльца Дирвен что-то рассказывал своим охранникам – наверное, жаловался, а те, наверное, делали вид, что сочувствуют. Он единственный в этой компании был без модного летнего берета с кисточкой, отросшие соломенные вихры золотились на солнце: пусть все видят, что рога больше нет и ни в каких шляпах он не нуждается.

– Это Дирвен Кориц, первый амулетчик Светлейшей Ложи.

– Он овдеец, но из Овдабы сбежал, и еще он воспитанник дядюшки Суно.

– Теперь уже не воспитанник, дядюшка Суно так и сказал – хвала всем богам, что за это сокровище теперь другие кураторы отвечают.

– И еще говорят, что он самый сильный амулетчик не только в Ларвезе, а во всем Сонхи.

Глодия и Салинса замолчали, исчерпав свой запас сведений о Дирвене.

– Эх, вы, дурехи, самого главного не сказали. Учишь вас, учишь… Это, девки, жених!

Те переглянулись.

– Да у него, сказывают, такой нрав, что с ним наплачешься, – надула губы Салинса.

– И денег нет, у него все жалованье забирают в казну Ложи за то, что он разрушил Пергамон, – добавила старшая сестра.