Антон Орлов - Западня для ведьмы

То, что она опять плачет, никого из прислуги не удивило: обычное для нее настроение.

Господин Эдмар – подлец и убийца, и еще он могущественный маг, а Тимодия, хоть про нее и говорят, что она тоже станет волшебницей, колдовать пока не научилась и ничего ему сделать не может.

Зато она умеет печь пирожки с яблоками, вот и напечет ему пирожков. За маму.

Полуденного тенетника разглядели в последний момент, а то бы угодили прямо в солнечную паутину, коварно раскинувшуюся над солончаковой проплешиной. Небо сияло во всю ширь, солнце заливало равнину слепящим блеском, в стороне сверкало соленое озеро, и его берега искрились, словно там рассыпаны алмазы: пройдешь мимо – упустишь шанс разбогатеть.

Господина Бровальда спасали от этого жестокого сияния очки с зелеными стеклами, со сломанным и починенным заушником. У Кебрехта были казенные очки получше, с впаянным амулетом.

Суно, Зомар и курьер Ложи почти одновременно заметили тенетника, занявшего довольно большой участок: еле различимый световой шатер со сплошной сетью внутри.

Пришпорив купленную в Сакханде лошадь, Кебрехт рванулся наперерез проводнику из Мепсахата, который трусил на муле впереди всадников и верблюдов прямо в паутинно-солнечные хоромы, поджидавшие пищу.

Хвала богам, успел, к общей радости.

Впрочем, вряд ли к общей. Орвехт склонялся к версии, что кто-то из попутчиков – человек Мулмонга и Лормы. Такие агенты наверняка есть во всех караванах, которые вышли в тот день из мадрийской столицы. Либо же это проводник: потому он и направился прямиком в ловушку, ведя за собой остальных. Если ему пообещали, что тенетник отпустит его живым, да хорошо заплатили… В Мадре, где превыше всех богов почитают Ланки Хитроумного, и дети, по сурийскому присловью, торговаться научаются раньше, чем ходить, кого-то подкупить – дело недолгое.

Маленький караван забрал в сторону, обходя западню. Быть того не может, чтобы местные не знали о таком громадном тенетнике. Или проводник – предатель, или эта тварь появилась на хоженом пути недавно – специально ради них.

В сказках бывает, что кто-то уходит «куда глаза глядят». Вот и она так уйдет – насовсем и неважно куда, это ей все равно.

Пирожков с начинкой получилось шесть штук. Тимодия сложила их в глубокую суповую тарелку и накрыла блюдцем. Сверху листок: «Для учителя Эдмара», чтобы никто другой пирожки не тронул. Она старательно выводила буквы, крупные и разборчивые. Тарелку поставила на перламутровый столик в гостиной, возле любимого кресла господина Тейзурга. На кухне такое блюдо лучше не оставлять, а то вдруг кто-нибудь захочет попробовать…

После этого Тимодия надела клетчатую юбку, которую сшила ей мама, и легкую жакетку из синего сатина. Еще взяла связанный мамой шарфик с земляниками, он у нее был любимый, не хотелось его оставлять, но если на шею – будет жарко, и она повязала его как пояс.

Денег у нее не было, а как насчет еды? В один карман – яблоко, в другой – плитку шоколада и бумажный пакетик с печеньем. Амулет, предназначенный для того, чтобы позвать господина Эдмара на помощь, она повесила во дворе на ветку розового куста. Если амулет будет при ней, учитель наверняка найдет ее где угодно. Или другие найдут… Потому что учитель, отведав пирожков, вряд ли отправится на поиски.

За ограду она выбралась прежним способом. Эдмар о ее вчерашней отлучке не знал, он где-то пропадал уже второй день, а кроме него никто не мог навести на решетку дополнительные чары.

Хоть бы уж вернулся домой, пока пирожки не зачерствели, а то он не станет их есть… Подумав об этом, Тимодия зашагала по улице. Куда глаза глядят, но только не в ту сторону, где хозяйственная лавка – вдруг там уже заметили, что у них своровали крысиный яд?

Она думала о маме и плакала, но иногда ее внимание привлекало что-нибудь необычное.

Дом с трехъярусной золотой крышей. Тимодия вначале решила, что это чей-то дворец, но на вывеске было написано «Чайная».

Переулок с облупленными стенами, на которых вместо обережного орнамента нарисованы прекрасные девы и звероподобные воительницы из свиты Зерл Неотступной – черной краской по грязноватой светлой штукатурке, в человеческий рост.

Балкон с развешанными в ряд на веревке матерчатыми куклами: те сохли вниз головой, пришпиленные большими деревянными прищепками.

Торжественная процессия цеха водопроводчиков в сопровождении жрецов Кадаха, которые брызгали на прохожих из ритуальных леек и просили Радетеля уберечь городские трубы от течи.

Потом Тимодия забрела в глубину неказистых запущенных кварталов. Большая улица с разбитой мостовой и угрюмыми домами в грязных потеках ее напугала. Здесь было много пьяных, разинутые двери трактиров словно собирались кого-нибудь проглотить, грохотали по выбоинам повозки, где-то во дворе сердито лаяла собака.

Девочка бросилась прочь, повернула за угол, но попала на похожую улицу. Тут было еще страшнее, потому что в луже под заляпанной стеной с размашисто намалеванным оберегом «чаша благоденствия» лежала громадная бледная свинья: пойдешь мимо – а вдруг она выскочит и набросится? С опаской на нее оглядываясь, Тимодия направилась в другую сторону.

Окрестности ей не нравились: разбойничьи какие-то кварталы. Но ведь она и сама теперь разбойница, отравительница, негодяйка – значит, ей тут самое место. Тимодия на ходу всхлипнула. Надо быть осторожней, чтобы ее не схватили и не отдали злому полицейскому, и еще надо найти ночлег, только где же его найдешь? Солнце уже опустилось совсем низко к темным крышам, разливая по небу расплавленное золото.

– Девочка-девочка, помоги старенькой добренькой бабушке!

Ее окликнула пожилая дама с большой парусиновой сумкой в разноцветных заплатках. Сгорбленная и невысокая, всего-то на голову выше восьмилетней Тимодии. На ней был старомодный, как на картинках, чепец с кружевными оборками в несколько слоев, и выглядели эти кружева так, точно сплели их пауки – серые и тонкие, рваные вдобавок. Смородиново-черные глаза на веснушчатом морщинистом личике смотрели живо и остро, а нос у нее был мясистый, чересчур длинный, с вислым кончиком, и кто-нибудь вроде Лимилы-Дразнилы, с которой Тимодия вначале подружилась, а потом навсегда поссорилась, непременно начал бы ее обзывать. Ветхие заношенные юбки и кофты – одна одежа выглядывает из-под другой, а поверх всего накинута шаль из таких же паутинных кружев, как на чепце.

И она была такая, такая… Тимодия про нее что-то чувствовала, но не знала, как это объяснить словами. В общем, это была очень странная старая дама.

– Какая хорошая славная девочка! Что ты здесь делаешь одна? – поинтересовалась она скрипучим голосом, зорко глянув направо и налево, как будто высматривая взрослых, вместе с которыми полагалось бы находиться Тимодии.