ОЛ - Змеиный князь

Мал жадно целует Маргариту, и та отзывается чувственными стонами. Сладострастные звуки переходят в звериное рычание. И вот Маргарита рычит в полный голос. Рыки раздражают Мала, гнев вспыхивает изнутри, и он начинает шипеть в ответ по-змеиному. Вдруг в своих объятиях Мал обнаруживает леопарда. Зверь отталкивает его лапой, и Мал падает на спину. Гнев застилает ему глаза. Мал нащупывает меч Рамзеса и наносит удар. Клинок врезается в шею Тысячеглазому – из раны потоком льется кровь. Леопард испускает дух и всей тушей наваливается на Мала. Принц с трудом выбирается из-под тела мертвого зверя. Но вместо леопарда он видит Маргариту. Девочка лежит, запрокинув голову и закрыв глаза. У нее перерезано горло, а волосы растрепаны и испачканы в крови. Она мертва. Не веря своим глазам, Мал кричит от боли и бессилия.

– Теперь ты должен умереть, убийца! – раздается голос из пустоты.

– Это ты – убийца, – отвечает Мал неизвестному, – покажись!

В ответ – ни звука. Мал берет мертвое тело девочки на руки, прижимает его к себе и снова кричит что есть сил.

Мал проснулся от собственного крика: горло и губы пересохли. Он ощутил обжигающую наготу женского тела. Пламя свечи высветило глаза и лицо женщины, но Мал не мог как следует разглядеть их. Он словно бы ослеп. Мал почувствовал касание влажных и горячих губ. Женщина прижалась к нему и что-то шепнула. Это был чужой голос! Мал оттолкнул ее. Женщина засмеялась. Но Мал не желал слышать этот смех – в нем пробуждалось бешенство. Мал грубо сбросил женщину на пол, навалился всем телом и ударил по лицу наотмашь: еще раз, другой… Зрение постепенно возвращалось. Та, кого Мал прижимал к полу, была совсем еще ребенком. Девочка закатила глаза. Тело вздрогнуло и разом расслабилось. Гнев сменился жалостью. Она распахнула глаза и спокойно посмотрела вокруг. Мал узнал этот взгляд. Он мог принадлежать Маргарите и никому другому. Оборотень не позволила Малу прийти в себя и отшвырнула с такой силой, что он отлетел к стене, ударился головой и потерял сознание.

Мал очнулся, лежа на полу. Рядом среди скомканных простыней спала ночная гостья. Юное личико опухло от ударов. Это зрелище заставило Мала испытывать отвращение к самому себе. Он оделся и вышел из спальни. Коридор заполняли обнаженные тела мужчин и женщин, отсыпающихся после страстной ночи.

– Мой принц! – позвал Верн.

Телохранитель вышел из соседней комнаты и ждал распоряжений.

– Мы уходим, – сказал Мал.

Верн созвал голландцев, и они вышли во двор. На пути к воротам замка им преградили путь.

– Господин велел никого не выпускать, – сказал один из стражников.

– Ты мой пленник, Мал! – объявил подоспевший фон Штайн

Мал остолбенел.

– Я пошутил, – расхохотался австриец. – Прошу, задержись еще на день, пока твои люди не высадились на берег, – я скучаю без гостей.

– Откуда ты знаешь мое имя? – спросил Мал.

– Вот черт, – выругался фон Штайн, – я проговорился. Прости, случайно вырвалось.

– И всё же, – настаивал Мал.

– Мне рассказал про тебя Валленрод, неужели непонятно?! Тебя при нем называли Малом, вот так он и узнал твое имя. Ты мне не веришь?

Принц ничего не отвечал. Сомнения не покидали его: фон Штайн мог быть в заговоре с Пипином.

– Всё, хватит! Пойдем поедим, – прервал размышления Мала фон Штайн и дружески взял его под руку. – Хочешь уйти – разреши мне сначала накормить тебя, а потом иди куда пожелаешь.

Мал уступил фон Штайну и вернулся в замок. В ярко освещенном солнечными лучами зале принца и его свиту ждали накрытые столы. Пока гости ели приготовленную для них пищу, фон Штайн развлекал их забавными историями и показом секретного механизма, управляющего фонтанами. Австрийцу удалось смягчить решительный настрой Мала, и тот пробыл в замке еще полдня, дождавшись, когда за ним придет Дан. Валленрод и фон Штайн простились с Малом, еще раз назвав его самым дорогим гостем и пожелав ему исполнения всех намерений. Выехав за пределы замка, Мал обернулся и увидел братьев на вершине самой высокой башни, слившихся в поцелуе с обнаженными красавицами. Принц мог лишь догадываться, что таков местный ритуал прощания с высокочтимыми гостями.

Перед тем, как отправиться в переход через пустыню, пилигримы преклонилось перед знаменем с ликом Христа. Арабы осеняли себя крестным знамением наравне с французами, саксами и голландцами. Непреклонными остались лишь Оцеано, Илин, Хуфтор и Морквард. Святой отец обошел христианских воинов и благословил их. Войско паладина двинулось вперед с восклицанием:

– Да свершится Божья Воля!

Через пустыню потянулись всадники и повозки. Лошади шли, навьюченные запасами воды и пищи, они же тянули за собой таран и две баллисты. Караван встретили редкие холмы, за которыми начиналась гигантская равнина, где царила мертвая тишина. С приближением ночи резко похолодало, но пилигримы продолжали двигаться вперед.

Мал боялся, что христиане увидят жеребца, становящегося человеком и, еще чего доброго, обвинят проводника в колдовстве. Он слишком хорошо помнил, как когда-то встретили мусульманина Ву солдаты Филиппа. Благо, что леопард, сопровождающий принца, не вызывал ни у кого опасений. На всякий случай Мал приказал Верну и Дану идти поближе к Хуфтору. Рядом с ним шли капитан Оцеано и Илин. Сам Мал вместе с голландцами шагал чуть позади. Хуфтор, как стало темнеть, молча снял с жеребца седло и уздечку. Последний луч солнца исчез за горизонтом, и Сын ночи обратился в человека. Хуфтор накинул на его плечи длинный шерстяной плащ, и оборотень укутался. Никто словно бы ничего и не заметил. Филипп, от взгляда которого никак не могло укрыться чудесное преображение, даже и бровью не повел. Хуфтор объяснил, что заранее предупредил как «доблестного рыцаря», так и «храбрую воительницу» о необычных способностях жеребца.

На исходе ночи паладин распорядился становиться на ночлег. Пилигримы, крестоносцы, наемники и арабы Ари легли спать. Днем они то и дело пробуждались от невыносимой жары, проникающей вместе с раскаленным воздухом через полог шатров. Так и не сумевшие как следует отдохнуть путники подкрепились и снова тронулись в путь.

Перед ними простиралось тусклое серое пространство, лишенное признаков жизни. На песке не было следов, оставленных живыми существами, к небу словно бы никогда не прикасались птичьи крылья, и сколько не напрягали слух бредущие в пустыне в поисках звуков, в их уши вливалось нерушимое, гнетущее безмолвие.

Во время очередного привала жара в шатрах стала казаться совсем непереносимой. Но стоило покинуть их, как путники превращались в выпотрошенных рыб, вялившихся на солнце. Малейшее движение заставляло тело покрываться потом с ног до головы, и если испарившаяся с кожи вода не восполнялась глотком из бурдюков, голову начинала раскалывать нестерпимая боль. От солнца более всех страдала Илин. Капитан почти беспрерывно поил и умывал ее. Русалка жадно глотала ртом и впитывала кожей спасительную влагу.