Тим Скоренко - Ода абсолютной жестокости

После этого Киронага поворачивается и уходит прочь.

Цикра наклоняет голову, внимательно меня изучая.

– Садись, – он указывает на стул рядом со своим. Я замечаю, что его стол предназначен для двух человек, сидящих рядом.

Я сажусь.

Цикра усаживается рядом и продолжает:

– Послушай меня, Риггер. Если ты не хочешь ничего знать, я не буду тебя заставлять. Да я и не сумею. Ты сам должен решить, нужно ли тебе что-нибудь или нет. Я слышал, ты уже учишься читать?

– Да.

– Читай, – говорит он, подвигая ко мне книгу.

Я начинаю читать с первого абзаца.

– Всад-д-…ник под. нима…ется на…го-ру и ви-дит…

– Хватит, – говорит Цикра. – По слогам умеешь, и это хорошо. Значит, через неделю будешь читать бегло.

– Ты спросил меня, нужны ли мне знания, – прерываю я.

– Да? – Цикра вопросительно смотрит на меня.

Сейчас во мне борются два Риггера. Тот, который засовывал в зад Голове-с-Плеч лопату и спускал Болта в колодец, и тот, который вламывал на тренажёрах по шестнадцать часов в сутки. Риггер-бездельник и Риггер-трудяга.

Цикра ждёт ответа. Как бы я не ответил, мне была бы очень интересна реакция Цикры на другой ответ, которого я не дам. И я говорю.

– Да. Мне нужны знания.

Вторая половина дня подходит быстро. За три часа с Цикрой я узнал о буквах больше, чем за три недели с несколькими книгами, данными мне Ритой, и её скромными замечаниями и объяснениями. Буквы складываются не просто в слова, а слова – не просто в предложения. Буквы складываются в удивительные миры, куда мне никак не попасть, не умей я читать.

Цикра рассказывает мне легенду о девушке со сложным именем, которое я тут же забываю, да, впрочем, оно и неважно. Девушка вынуждена была выйти замуж за злого правителя, который наутро умерщвлял своих ночных любовниц. Но она начала рассказывать ему удивительную сказку, которую прервала на середине – до следующей ночи. И он не убил её, чтобы дослушать сказку. И так продолжалось тысячу ночей, пока он не пришёл к выводу, что убивать её совершенно незачем.

«Каждая сказка, – сказал Цикра, – хранит в себе долю правды. Из каждой сказки ты чему-либо научишься. И ни один человек не знает столько сказок, сколько знают книги».

Я иду на гладиаторскую арену. Там тренируются не только берсерки, но и обыкновенные воины, и профессиональные гладиаторы. Они сражаются в разных частях арены. Раздаются крики, звон мечей.

Ищу глазами знакомые лица. Вижу Риринака, сражающегося с берсерком Вицу. Риринак – огромный и чёрный – это полная противоположность худого жилистого белокожего Вицу. Вицу всегда до ужаса хладнокровен. Ни одна эмоция не отражается на его бледном лице. У него впалые щёки и пустые прозрачные глаза.

Иду к ним. Риринак замечает меня краем глаза, поднимает руку. Они прекращают бой.

– Ты опоздал, – говорит Вицу ровным пустым голосом.

– Ну и что?

– Пошли.

Риринак остаётся в поисках другого соперника, я иду за Вицу в тень.

Вицу говорит:

– Эту неделю работаешь со мной. Если недели хватит, передам тебя другому. Если не хватит, будешь продолжать работать со мной.

Меня раздражает бесстрастность голоса Вицу. Такое ощущение, что он – не человек, а автомат.

В руках у берсерка лёгкая алебарда с остриями на обоих концах. У стены – стойка с оружием. Вицу берёт такую же алебарду и кидает мне.

– Будем отрабатывать, – говорит он.

Я встаю в боевую позу.

Меня зовут Риггер. Я дерусь лучше всех. Я – самый быстрый. Я – самый сильный. Я – самый ловкий. Я великолепно обращаюсь с любым оружием.

Я умею читать. Теперь я понимаю, что это – тоже оружие. Причём оружие не менее сильное, чем меч и алебарда. И даже огнестрел.

– Аккуратнее, – говорит Цикра, – старайся.

Я вывожу каждую букву каллиграфически.

– Тебе рано иметь свой собственный почерк, – говорит Цикра. – Ты должен уметь изобразить букву так, будто она напечатана в книге. Твоё слово должен разобрать даже едва умеющий читать.

«Риггер», – вывожу я. Я понимаю теперь, что мне всегда хотелось написать своё собственное имя. Всмотреться в хитроумные переплетения букв, стать частью этой надписи.

«Меня зовут Риггер. Я сильнее всех». Простые фразы. Потом – сложные фразы. Многословные, испещрённые знаками препинания, диакритическими закорючками и прочими вещами. Раньше я гордился тем, что обхожусь без книг. Теперь я понимаю, как я был глуп.

Писать – это сложно. Но драться и стрелять – не менее сложно. Эту неделю я занимаюсь с Филком. Филк, небритый и неряшливый, лучше всех на свете умеет обращаться с огнестрельным оружием. На моей памяти Филк ни разу не промахнулся, как бы он не стрелял. Из-за головы, из-под колена, с бедра, с плеча, в прыжке и кувырке. Он всегда попадает в яблочко, из любого оружия. Правда, из арбалета он стрелять не любит: это вотчина Грасселя. Но тоже умеет.

На самом деле, если кто-то из берсерков умеет делать что-то конкретное лучше других, это не значит, что он не умеет остального. Филк любого простого бойца по земле размажет при помощи любого оружия. Но огнестрелы – это его конёк.

Я обнаруживаю, что пишу бессознательно. Поднимаю глаза на Цикру. Он тоже это заметил, но молчит. А потом улыбается.

– Ты пишешь не отдавая себе отчёта, я вижу, – говорит он.

– Это хорошо?

– Да, – он доволен.

Я снова наклоняюсь над бумагой. Я переписываю какой-то манускрипт. Иногда мне встречаются незнакомые слова, я узнаю их значения от Цикры.

Чувствую, что кто-то вошёл. Оборачиваюсь. Это Киронага.

Он смотрит на меня. И кивает.

Я встаю. Цикра смотрит вопросительно.

– Я сдержал обещание, – говорит Киронага.

Я оборачиваюсь к Цикре.

– Я вернусь.

Иду за Киронагой.

Путь через двор кажется мне бесконечным. Моё сердце бьётся так, как не билось уже очень давно.

Вот и мои апартаменты. Первая комната, вторая. Спальня.

На кровати сидит Бельва. Мой выигрыш. Единственная причина того, что я принял от Киронаги победу в партии.

Она встаёт мне навстречу. Она смотрит на меня, и по её щекам текут слёзы. Пять чёртовых месяцев – ни одной весточки. Ни слова. Ни взгляда. Она ничуть не изменилась. Я обнимаю её, но перед моими глазами неожиданно появляется Рита, которая обычно ждала меня в этой комнате. Я отгоняю эту мысль.

Бельва не отпускает меня. Я чувствую, что, кроме нас, в комнате никого нет: Киронага вышел. Я целую её лицо, её глаза, её губы, и из моих глаз, из этих бешеных глаз, которые видели столько крови, которые видели тысячу смертей, которые видели, как людей сжигают и режут на части, в которых всегда были ярость и безразличие, из этих грёбаных глаз текут настоящие слёзы.

Меня зовут Риггер. Это мантра. Я могу повторять её с разными целями. Чтобы успокоиться. Чтобы отдохнуть. Чтобы обрести уверенность в себе.