Тим Скоренко - Ода абсолютной жестокости

Я сажусь напротив.

– Ну что? – спрашиваю я.

– В целом, хорошо. Всё достал.

– Где?

– Пока у меня в комнате. Завтра потащим на место.

– Много?

– Тяжело, как минимум. Три ящика.

Три ящика взрывчатого вещества. Порох, смешанный с какой-то клейкой гадостью. Болт имеет свой канал в Столице. Вряд ли кто-нибудь другой смог бы достать взрывчатку в таком количестве. И чтобы об этом никто не узнал.

– Чинч…

– Что?

– Что насчёт Мормышки?

– Мне он не нравится. Он ненадёжный.

– Если нам потребуются руки…

– …мы воспользуемся рабами. Они уже в курсе.

– Ну, ладно.

Болт – это мои глаза и уши. Он знает, как сделать то, что мы делаем. Я знаю, что делать потом.

Риггер вернётся совсем не туда, откуда он уходил. И я надеюсь, что он сможет приспособиться. Потому что я люблю власть. До того, как попасть в руки ловцам рабов Жирного, я обладал властью. Не меньшей, чем сам Жирный.

Я встаю.

– Сам справишься?

– Нет, ты нужен.

– Когда?

– Завтра. После полуночи.

– Хорошо.

Я покидаю библиотеку. Я не люблю читать, хотя и умею. Там, где я жил раньше, у меня были чтецы. Они пересказывали мне истории так, как я любил, как я хотел. Они знали мои вкусы. Те, кто ошибался, платил очень дорого.

Во дворе по-прежнему пусто. Мне совершенно нечем заняться. Тренировки сейчас – только по утрам, потому что днём и вечером – бои. Все деревенские – в районе арены, потому что там работа. В полях – тишина. Наверное, в усадьбе осталось от силы человек пять-шесть. Я, Пузан, Бельва, Болт. Ещё пара человек.

– Пузан! – кричу я.

Он, как и прежде, стоит в дверях.

– Партию?

– Давай.

Он запирает столовую, мы идём в основной дом. Напротив библиотеки – бильярдная. Я выбираю кий долго, придирчиво рассматривая каждый. Впрочем, Жирный не держит плохих киев. Практически все – как на подбор. Это, наверное, единственный предмет роскоши, который он позволяет себе выписывать из Столицы.

Пузан разбивает. Он играет посредственно. Когда о ком-то говорят, что он играет хорошо, сравнивают всегда с Риггером, с кем же ещё. Меня гложет профессиональная ревность. Потому что я великолепно играю.

Мы играем до десяти побед, как обычно. Я выигрываю со счётом десять – три, чего и следовало ожидать. Иногда я пытаюсь объяснить Пузану, где он делает ошибки, но он отказывается меня слушать и продолжает промахиваться в простейших ситуациях. Сегодня, кстати, не мой день. В хорошие дни я делаю Пузана всухую.

– Зато я готовлю хорошо! – восклицает Пузан, когда я загоняю последний чёрный.

– А я хорошо ем, – усмехаюсь я.

– Да-а, – он поглаживает себя по животу. – А сейчас не хочешь?

– Я сейчас, наверное, на арену. Сегодня вечером Пантера выходит впервые за эти игры.

– Ну, Пантера, он да-а. Сила. Он будет в последнем бою драться. Я уверен.

Последний бой. Последний день. Приедет наместник Угга. И наместник Скволл. Угга станет гостем Жирного. А у Скволла – дело ко мне.

Я подхожу к конюшне. Партизан меланхолично чистит коня. Я никогда не видел Партизана ни за каким другим занятием. Такое ощущение, что он не кормит лошадей и не ест сам. Правда, у него есть женщина, Пала. Такая же худая и вечно оборванная, как и сам Партизан. Она помогает ему в конюшне.

Кроме Рыжего, над которым трудится конюх, в конюшне есть ещё серый в яблоках. Это «женский» конь. На нём обычно ездит Мартилла. Но сейчас она на арене, поехала туда в экипаже вместе с Жирным. Этому «экипажу» лет триста. Мормышка его постоянно ремонтирует, но рессоры всё одно никуда не годятся. А Жирный никак не соберётся заказать новый.

– Партизан, на чём тут можно?

– Бери Рыжего, я уже закончил.

Он взгромождает на лошадиную спину седло, крепит его. Забираюсь на коня.

Ворота открыты. Нет даже вечных стражей – Чихаря и Пыхаря. Тоже ушли смотреть на Игры. Если на провинцию сейчас нападут, никто не защитит её. По меньшей мере, усадьбу Жирного точно спалят.

Деревня пустует. На лавке сидят парень и девушка. Целуются. Я понукаю коня.

Глашатай ревёт во всю глотку. У него даже получается перекричать толпу.

– А теперь! Непобедимый и великий! Абсолютный чемпион тысячи Игр! Па-а-а-а-а…

Толпа готова взорваться аплодисментами. Она даже затихает, берёт паузу, чтобы взрыв казался сильнее.

– …нтера!!!

Всё, апогей. Не слышно ничего. Даже глашатай вынужден взять паузу. На трибуне наместник Бахна наклоняется к жирному и что-то говорит ему. Жирный смеётся, тряся третьим подбородком.

Глашатай поднимает руки. Толпа чуть замолкает.

– Для разминки! Пантера! Разорвёт на куски! Гладиатора! Графа! Из провинции Бахна!

Наместник Бахна грозит Жирному пальцем.

Граф не производит впечатления сильного бойца. Невысокий, тонкий. Лёгкий. Должен хорошо летать, как в старом анекдоте про ежа.

Я не люблю шутки и анекдоты, но иногда они оседают в памяти.

Граф движется вокруг Пантеры. Он обходит его медленно, изучая огромное тело соперника. Толпа молчит. Она ждёт удара.

Граф смотрит на Пантеру. А Пантера – неподвижен. Абсолютно неподвижен, точно гипсовая статуя в саду Рифм на моей родине. Он стоит и смотрит на Жирного, смотрит с лёгкой усмешкой. Его эбеновое лицо – образец грубой мужской красоты. Граф примеряется к удару. Задиристо машет узким мечом и кинжалом, чтобы вынудить Пантеру хоть на какое-нибудь движение.

Пантера неподвижен. И тогда Граф решается. Он заходит со спины. Пантера смотрит на наместника. Граф приседает и подрубает огромному негру ноги. Пытается подрубить. Потому что Пантера взмывает в воздух, разворачивается в полёте и обрушивает свой чудовищный ятаган на голову Графа. Тот успевает подставить клинок, но это не помогает. Ятаган перерубает пополам и меч, и руку, и голову. Он застревает где-то в районе лёгких, разделив человека почти пополам.

Пантера поднимает меч и слизывает с него кровь. Я так не могу. Кровь противна на вкус, даже бычья, которой тут никто не гнушается. Про человеческую я просто молчу.

Толпа неистовствует. Жирный с улыбкой похлопывает в ладоши. Бахна криво усмехается. Вряд ли Граф был сильным гладиатором. Это именно «разминочный боец», который заставит Пантеру расслабиться. У Пантеры впереди ещё две схватки. Вторая – прямо сейчас. Третья – позже, почти ночью.

Глашатай кричит:

– Пантера непобедим! А теперь! Пантера сразится со вторым соперником! Это вам хорошо известный! Микарак! Из Бахны!

Микарак похож на Пантеру. Тоже чёрный, тоже огромный. И такой же грациозный. Он выходит на арену, покачивая бёдрами, точно женщина. И при этом все женщины напрягаются: у них набухают соски, они облизывают губы. Микарак излучает мужскую сексуальность.

В руках у него – по обоюдоострому прямому клинку.