Алексей Верт - Создатель балагана

Особенно движение вниз замедлял лист бумаги, который Гераклид трепетно сжимал в потных ладонях – через каждый шаг его надо было рассматривать, разглаживать, поднимать к лицу и дышать на него. По всей видимости, свернуть в трубочку или – не дай Зевс! – сложить пополам или четвертинкой этот ценный документ было принципиально невозможно.

– Надругательство над божественной ценностью! – возмутился Гераклид, когда Юлиусу надоело возведение листа тонкой шелестящей бумаги в ранг безусловного абсолюта.

Если кто-то и мог в этом мире двигаться медленнее, чем отягощенный счастьем и автографами Аквус, так это Флавия. Героически перепробовав все вина, доставленные на праздник, жрица приобрела бесценный опыт дегустатора, но потеряла всю скорость передвижения.

Юлиус с трудом держал себя в руках, чтобы не подгонять ее колкостями. Или чтобы просто не схватить ее за руку и не тащить за собой. Единственное, что его останавливало – мошенник и сам не мог резво спускаться в мир людей.

Дело в том, что пока Гераклид собирал автографы, а Флавия исполняла свой жреческий долг, Корпс здорово объелся! В конце концов, глупо побывать на божественном пиру и не отведать амброзии. А потом еще и еще.

– Так-так-так, – Гермес, как всегда появился неожиданно, но на редкость вовремя – сгреб Флавию, которая собралась-таки засыпать на ходу, в объятия и подхватил листок, упущенный Гераклидом. – Успешно?

– Более чем, – Юлиус икнул и зачем-то продемонстрировал крылоногому богу горсть золотистых леденцов и деревянную дудку, обвешанную цветными лентами.

Мошенник и его покровитель несколько секунд разглядывали эти ценные ярмарочные сокровища, а потом хором рассмеялись.

– Думаешь, мне стоит идти? – Юлиус спрашивал седьмой раз подряд. На месте Гермеса еще два раза назад он бы себя просто придушил на месте за трусость и отсутствие любопытства. Что за позор для честного вора!

– Я вот что не пойму, – Гермес сидел на придорожном камне и разглаживал перья – крылышки на сандалиях сильно пообтрепались. – Если бы я не позвал тебя с собой, ты бы сам побежал следом. Разве нет? Больше того, прибежал бы на встречу самый первый, нашел укромное место и оттуда наблюдал бы, давясь смехом от получившегося балагана. Нет?

– Да!

– Тогда хватит вести себя так, будто я тебя на перекресток дорог к Гекате тащу. В полночь. Связанного. Вместо этого стоило бы гордиться. Насколько я помню, за последние четыре тысячи лет никто не осмелился оспаривать желание Зевса видеть кого-то у себя перед троном. Особенно, если этот «кто-то» – парень, ухитрившийся провернуть такое дельце всего за три месяца.

– Да я не…

– Ты, конечно, не специально. По крайней мере, поначалу.

– Я не про то, друг мой, – Юлиус хмыкнул. – Я ведь не один все это провернул. Во многом случайно вышло…

– Как говорит твоя покровительница, Тихе, случайности не случайны. Так что не стоит умалять заслуги. Ты был основным двигателем этой истории. Так сказать, центральной осью, вокруг которой все и вращалось.

Корпс кивнул со смирением и покорностью, но на самом деле внутри разливалось ликование. Разом были позабыты мысли о том, что все вокруг самостоятельны, что заслуг Юлиуса никто не признает и прочее самокопание.

– А остальных брать не будем?

– Нет. Я очень люблю Фло, но, пожалуй, ей надо отдохнуть после вчерашнего. Свою порцию общения с богами она уже получила. А что касается Гераклида, – тут бог скривился, – он сыграл свою роль мастерски, да и я нахожу его забавным, но многие там, наверху, могут не оценить его эмм… манер. К тому же, ты представляешь, как будет разозлен тот же Гефест, узнав его?

– Да уж, представляю, – Корпс улыбнулся, но тут же нахмурился, кое-что вспомнив. – А как же Александр? Без него бы тоже многое не получилось бы.

– Он ушел, – Гермес пожал плечами. – Кажется, он действительно любит своего хозяина, потому что хныкал, пока я не позволил им воссоединиться. Думаю, так будет лучше для обоих. Может быть, наш маленький друг сумеет переубедить Леонида и вернуть ему душевный покой.

Юлиус подумал, что это было бы неплохо. Ученый ему нравился. До тех пор, пока не двинулся по скользкой почве авторских прав на электричество, и не расшиб себе там голову.

Во всех смыслах.

– Есть еще одна причина, по которой я не очень хотел идти, – признался Корпс. – Опять подниматься в гору. Конечно, мы можем поехать на повозке. Или верхом. Но все равно это ужасно утомительно.

Гермес расхохотался. Он смеялся так долго и заливисто, а смех был настолько заразителен, что мошенник и сам не удержался от улыбки.

– Глупость сказал, да? – спросил он, когда Гермес успокоился и только вытирал слезы в уголках глаз.

– Конечно, – кивнул тот. – Бог я или не бог?

После фразы он подмигнул Корпсу, показывая, что вопрос явно риторический.

Воздух вокруг них уплотнился, будто окунули в теплый кисель. Мошенник попробовал пошевелить руками – получилось, но с трудом. Затем по телу пробежала дрожь. Волосы поднялись, будто что-то тянуло их в небо. Послышалось сухое потрескивание.

А затем в один момент, с легким хлопком, все пропало.

– Ух-ты, – прошептал Юлиус, чувствуя, что других слов еще долго не сможет найти. Разве что «ах-ты».

Несколько секунд мошенник висел в пустоте. У нее даже не было цвета – будь вокруг молочный туман или чернильная тьма, глаза чувствовали бы себя гораздо лучше. Взгляд не мог ни за что зацепиться – ни за форму, ни за цвет, поэтому Юлиус почти мгновенно плюнул на любопытство и страсть к познанию, крепко зажмурившись. Здравый смысл подсказывал, что главное «ух-ты» подобных перемещений для смертного заключалось в банальной возможности быстро и безболезненно свихнуться на почве странности внешних обстоятельств.

– Думаешь заумно, как алхимик, – хохотнул за спиной Гермес.

– Я что, вслух это сказал?

– Именно. Держи себя в руках и не путай верх с низом, а мысли – с речью. Мы уже почти прибыли.

И действительно, почти тут же вернулась опора под ногами. Юлиус приоткрыл один глаз и обнаружил, что стоит на полу из черного мрамора с белесыми и перламутровыми прожилками. А вокруг медленно вырастали стены.

Все авторы исторических хроник, когда речь заходила о покоях Зевса, почему-то ограничивались общими словами и туманными обобщениями. Теперь мошенник осознал истинные причины. Зал казался… обыденным. Прямые линии, цвета в серой гамме – ни сногсшибательных украшений, ни пляшущих нимф, ни лазурных водопадов. И разлитая в воздухе звенящая тишина, будто рассыпающаяся каждую секунду на хрустальные осколки и колокольчики. И гул колокола, прозвучавший, как только Юлиус осмелился пошевелиться.