Валерий Михайлов - Габриэль

– Ты всего лишь создаёшь условия, при которых проявляется истинная природа вещей.

– Да, но это вызывает слишком сильную боль.

– Боль вызывает как скальпель хирурга, так и инструмент палача. Всё дело в том, какой смысл несёт в себе эта боль.

– В таком случае я – подручный палача.

– Скорее, ты – ассистент хирурга. А вот любой другой на твоём месте был бы уже палачом.

– Не вижу разницы.

– Это потому, что ты не видишь альтернативы. Поверь, она намного ужасней того, что делаешь ты.

– Давай обойдёмся без философии.

– Думаю, ты уже достаточно силён, чтобы идти к ней. Собирайся. Сейчас ей нужно, чтобы рядом был настоящий друг.

– Настоящий друг. Какая ирония.

– Не лишай богов чувства юмора. Это единственный грех, который они не прощают.

Кэт выглядела ужасно. Её прекрасные глаза были красными от слёз, а веки опухли. Под глазами были большие чёрные круги. Скорее всего, она проплакала всю ночь.

– Милый Ланцелот, я так хочу умереть! – сказала она и заплакала, едва он вошёл в дом. – Они смотрели на меня, как будто я прокажённая… А Артур, видели бы вы его глаза. Он меня ненавидел! Почему вас там не было! Только вы могли бы меня защитить!

– Мне очень жаль, милая Кэт. Клянусь, я больше не буду бросать вас ради дурацких сражений с мифическими драконами.

– Клянётесь?

– Клянусь.

– Но скажите мне, почему? За что? В чём я провинилась перед богом или людьми?

– Иногда господь нас наказывает, просто шутя, как Иова. В нём не больше любви или справедливости, чем в булыжнике на мостовой.

– Не говорите так, Ланцелот!

– Вы уже вызывали врача?

– Я не хочу никаких врачей.

– Нельзя быть такой беспечной.

– Полно вам. Это мог быть мимолётный недуг, из которого совсем не стоит делать трагедию… Представляю, как меня сейчас обсуждают эти светские гусыни.

– Они всегда будут вас обсуждать, а если перестанут – закроют перед вами двери. Так устроен свет. И поверьте, если вы не будете давать им повод, они найдут его сами.

– Но ведь это ужасно!

– Не спорю, но такова жизнь.

– А Артур. Если бы вы слышали, что он мне наговорил! Вместо того чтобы поддержать. Ведь я ничего же не сделала. Я же не специально…

– Он слишком серьёзно относится ко всей этой мишуре. К тому же он один раз уже стал жертвой любви и боится, что судьба вновь сыграет с ним шутку.

– Но почему это всё надо вымещать на мне?!

– Вы – ангел, поэтому пьёте из той же чаши страдания, что и сам Спаситель.

– Но что с вами, Ланцелот? – спросила сквозь слёзы Кэт. Немного успокоившись, она заметила, что Габриэль бледнее обычного. Его разбитые губы были опухшими, а руки покрыты мелкими ссадинами.

– Дрался с очередным драконом.

– Вам надо быть осторожней.

– Я обещал, что больше не буду. Ради вас.

Она улыбнулась.

– Знаете, Ланцелот, с вами мне так легко… Ещё утром я хотела умереть, а теперь чувствую себя так, словно вновь вернулась к жизни. Сейчас вчерашнее происшествие мне кажется ничего не значащим пустяком.

– Вы правы. Это действительно ерунда, о которой все очень скоро забудут.

– Скажите, Ланцелот, а вы когда-нибудь любили?

Габриэль не ответил, но его глаза были красноречивее любых слов.

– Какая она была?

– Такая же прекрасная, как вы, – вырвалось у него.

Кэт вспыхнула.

– Расскажите о ней.

– Тогда мне приходилось жить у одного человека под чужим именем. Она была его дочерью. Мы встретились и сразу же полюбили друг друга, как в сказке.

– Если вы так любили, почему вы один?

– Она умерла. У нас было всего несколько месяцев.

– Вы опять меня расстроили.

– Я сходил с ума оттого, что она должна умереть, но один человек объяснил мне, что жизнь состоит не из долгих лет прозябания, а из ярких, живых мгновений, которые только и имеют значение. Мы любили, зная, что у нас совсем нет времени, любили так, чтобы ни одна секунда не пропала зря…

– Я думала, что Артур меня любит, – нарушила молчание Кэт.

– Он любит вас.

– Вы так говорите, потому что он ваш друг.

– Я так говорю, потому что в это верю.

– А я, мой доблестный Ланцелот, перестаю в это верить. Это так ужасно.

– Не говорите так, сударыня! – слишком горячо произнес Габриэль. Он и сам уже начал сомневаться в любви Артура, но была и другая причина, в существовании которой он боялся признаться даже себе, особенно себе.

Брэмстоун принял Габриэля, лежа в постели. Он умирал, и счёт уже вёлся на дни или даже часы. В комнате стоял неприятный запах, поэтому, несмотря на холод, окно было открыто.

– Извините, граф, что принимаю вас в таком виде.

– Если кому и стоит извиняться, так это мне за то, что беспокою вас в таком состоянии.

– Вы очень любезны, граф. Вы отвлекаете меня от страданий, к тому же я всегда рад вас видеть.

– Вы очень добры ко мне.

– Если верить слухам, вы уже испытали чудесный порошок.

– Вы как всегда правы.

– Скажите, граф, я вам угодил?

– Могли бы и не спрашивать. Вы в очередной раз доказали, что добились совершенства в своём деле. Если честно, не хотел бы я стать одним из ваших подопечных.

– А зря.

– Зря?

– Я, мой друг, всего лишь инструмент, и инструмент, как вы сами только что заметили, превосходный. Другими словами, я всегда поступаю наилучшим образом. Причём я ни разу ещё не выступал от своего имени. Как я уже вам говорил, человек, готовый заплатить огромные деньги за мои услуги, в любом случае сделает то, чего желает. Но, выбери он плохой инструмент, и, как знать, возможно, это принесет страдание совершенно посторонним людям, или заставит испытывать неоправданно сильную боль. Я же оберегаю людей от лишних страданий.

– Вас послушать, так ваши подопечные должны быть вам благодарны за то, что именно вы имели с ними дело.

– А разве не так? Даже если взять ваш случай. Несколько курьёзов, а вы никогда не думали, что могло бы произойти вместо этого, не будь моих волшебных средств?

Габриэль внутри весь похолодел, представив такой поворот событий.

– Вот видите, хороший, непредвзятый инструмент без лишней жестокости – это благословение. Проклятием же служит рука, сжимающая плохой, поломанный или не предназначенный для выбранных целей инструмент. Представьте себе врача, который пускает кровь, вскрывая вены ржавым куском железа.

– С вами трудно не согласиться.

– Но вернёмся к делу. Как повёл себя ваш друг?

– Ужасно. Он накричал на девушку, затем всю ночь нарывался на неприятности.

– И вы ему в этом помогали.

– Я не мог оставить его одного.

– Чувство вины не самый лучший советчик, поверьте мне, мой друг.

Утомившись от разговора, Брэмстоун закрыл глаза.

– Поведение вашего друга, граф, – продолжил он после длительной паузы, необходимой ему, чтобы собраться с силами, – подтверждает нашу теорию. Он не смог простить своей невесте не этих благоуханий, а того, что она вышла из образа, который он нарисовал себе в воображении. К сожалению, мы устроены так, что лелеем свои химеры и никогда не прощаем тех, кто открывает нам глаза на действительность. Что ж, мы нашли его больную мозоль и попробуем наступить на неё ещё пару раз. В коробочке на столе лежат две пилюли. Они легко растворяются в любой жидкости. Подмешайте их во время очередных светских мероприятий в чай или вино юной даме. Думаю, этого будет достаточно.