Валерий Михайлов - Опадание листьев

© Валерий Михайлов, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Кто я? Максим Кропоткин. Не из этих, даже не однофамилец, как я привык отвечать. Родился, учился. Сначала в школе, потом в институте. Да, чуть не забыл сказать, у меня было хорошее детство. Родители меня обожали. Даже слишком. Институт я окончил, после чего… Одним словом, биография. Отвечает на вопрос: что со мной происходило? Но ведь биография – это не я.

Кто я? У меня в спальне висит зеркало, в котором я отражаюсь целиком, с руками ногами и головой. Я подхожу к нему, смотрю на себя, разглядываю лицо, глаза, нос, рот, волосы, фигуру… Неужели я – это рост, вес, объем желудка? Вряд ли. Это всего лишь плоть. Моя плоть. Нечто, принадлежащее мне, но не я. Я люблю свое тело, забочусь о нем, даже делаю зарядку каждый день кроме воскресенья. По воскресеньям я отдыхаю. Я люблю покушать, изредка что-нибудь выпить, и, разумеется, девочек. Господь знал, что делал, когда лепил нам эти штуки. Будь секс плохим, он не был бы столь чудесным, что же касается нравственнолюбцев и прочих глашатаев греховности, что ж, пусть думают, что они умнее бога.

Так кто я? Можно конечно окунуться в эзотерический омут, начитаться Блавацкой, Шюре и многих других, вообразить себя семеричным телом… Но это не доказуемо, и сколько бы я ни рисовал матрешек, все равно ближе к пониманию собственной сущности я не стану.

Кто я?

Гурджиев донимал своих учеников этим вопросом. Он называл… Честно говоря, не помню, как у него называлась эта практика. Помню только суть. Человек становится человеком после того, как осознает себя. Это позволяет нам действовать, дает возможность выбора. В обычном же своем полумертвом состоянии мы способны разве что автоматически реагировать в заранее заданном режиме. Мы – никто и ничто. Нас нет, как нет свободы воли, нет выбора, нет действия, а есть только слепое следование заданной программе. Мы живем ровно настолько, насколько себя осознаем. Никаких привычек, никаких рефлексов, никакой автоматики. Абсолютное внимание ко всем мелочам. Мимолетная мысль, малейшее движение, все должно быть зафиксировано и осознанно. Не подвергнуто анализу, который не более чем дерьмо священных коров, не облачено в словесную форму, а осознанно, как бывает осознана боль от загнанной под ноготь иголки.

Другой путь выглядит несколько проще: Задавай себе этот вопрос (кто я?) до тех пор, пока сам не станешь вопросом. Любой ответ, исходящий от ума является ложью. Ешь, пьешь, спишь, ходишь на работу, занимаешься любовью, и постоянно задаешь себе этот вопрос, отбрасывая любые ответы. В конце концов… Но оставим это без комментариев. Шива, когда давал своей возлюбленной 112 полезных советов из рубрики «Сделай сам» комментариев не давал. Только техника. Что будет дальше? Попробуй.

По своему малолетству я выбрал наиболее экстравагантную технику, а именно, уселся перед зеркалом. Садишься перед зеркалом примерно на расстоянии вытянутой руки. Сбоку источник света, свеча или неяркий ночник. Он располагается так, что его не видно в зеркале. Понятное дело, все происходит в темной комнате. Садишься перед зеркалом и смотришь себе в глаза, не мигая. Чуть не забыл, спина должна быть ровной.

Через несколько дней, когда глаза научились более или менее долго не моргать, я поплыл. Из глубины зазеркалья стали выплывать чужие, незнакомые лица. Молодые, старые, лица утопленников, театральные маски. Каких только лиц не было. Ох, и страху же я натерпелся! Так продолжалось месяца два, после чего я стал отключаться буквально через несколько секунд игры в гляделки.

Пришлось менять технику. Я менял их одну за другой, пытался выполнять несколько одновременно, чуть было не утонул в отбросах кармического учения и прочей псевдоэзотерической чешуи. Но подобно основному продукту человеческой жизнедеятельности, я выплыл и со временем оказался в относительно чистых мистических водах. Я уже начал потихоньку успокаиваться (верным курсом идете, товарищ), уже сказал себе фух…

Ты врываешься в мой мозг резким настойчивым звонком в дверь. Рыжая хищница с повадками Змея. Женщина-огонь. Настоящий мистический огонь в его первозданной чистоте, ставший столь редким в эпоху пластиковых цветов и электронных собак. Демон по имени Альбина. Ты отстраняешь меня, входишь в комнату, сбрасываешь с себя шкуру-пальто, садишься на диван.

– Почему так долго? Опять торчал за компьютером?

– Никак нет, ваша честь. Медитировал, – я все еще пользуюсь этим термином для обозначения своих запороговых похождений.

– Медитировал? – в твоем голосе непонимание с пренебрежением.

– Зря ты так. Это круче любого кайфа, круче секса, круче наркотиков.

– Ну да, это можно сравнить только с написанием очередного шедевра, – язвишь ты.

– Писательство сродни мастурбации. Сидишь себе один на один и кончаешь над каждой строчкой. Это как тантрический оргазм, пущенный на расширение сознания.

– Тогда я пойду, а ты расширяй себе сознание дальше.

Ты резко встаешь с дивана.

– Тебе идет злость.

– Поэтому ты меня всегда злишь уже с порога?

– Я тебя обожаю.

– А я тебя ненавижу.

– Ненависть – это особый вид любви.

– Я пошла.

– Стой.

– Выпусти меня!

– Размечталась.

– Я буду кричать.

– Кричи.

Отлично, милая, так даже лучше. Очередная игра в изнасилование, игра взаправду, по крайней мере, ты вырываешься изо всех сил. Только не останавливайся, ради бога, не останавливайся, пусть этот бой завершится финалом. У нас настоящий бой, поединок, турнир. Только, упаси боже, не рыцарский, ненавижу рыцарей, пусть это будет схватка самураев, мастеров дзен, встреча молчаний, единение разумов и тел. Подожди, туфли колготки, трусики… Мы входим друг в друга. Ты вгрызаешься когтями в мою спину, а я вспарываю тебе низ живота. Кричи! Кричи, сука! Моя самая лучшая сука! Моя самая лучшая сука в Мире! Ты прокусила мне губу… кровь… Нет, не останавливайся, еще, еще, еще… Нет, не надо, пусть остается там, сегодня можно, сегодня…

– Тебе плохо со мной?

– Нет, глупенькая. Просто я так устроен.

– Никак не могу привыкнуть.

– Я кричу, только тихо, там, в глубине себя…

Ты останавливаешь меня поцелуем, моя милая, маленькая, доверчивая девочка. Ты всегда отдаешься мне после соития, отдаешься душой, обнимаешь меня вот так, и я чувствую твою открытость, беззащитность, хотя беззащитность не самое удачное слово, и мы вместе, как одно целое, проваливаемся в чудесное никуда нашей любви.

Мы выныриваем одновременно, и я отправляюсь готовить для тебя ванну, варить кофе, накрывать на стол. Во мне просыпается родительский инстинкт, и ты превращаешься в мою девочку, в мою маленькую любимую девочку, которую надо выкупать, накормить, закутать в халатик, надеть носочки, чтобы, не дай бог, не замерзли ножки…