Татьяна Сапрыкина - Гедамбола

На столе для вышивания осталась незаконченной работа, иголка была воткнута в искусное шитье. Может, это скатерть? Или картина? На ней была изображена гора, та самая, что виднелась из моего окна. С горы вниз спускались нити – как будто бы гора была пастухом, держащим коз на поводках. Может, это дерево нашего рода, замысловатое, ветвистое и сложное? Мне оставалось только гадать. В самом низу были вышиты имена – я ни одно не узнала. А по верху шла торжественная алая надпись «Гедамбола». Если бы такая картина висела на стене под стеклом и в рамке, наверное было бы здорово, – подумалось мне. Это оживило бы комнату. Особенно, если бы ее не поели мыши по краям, и не засыпало пылью.

Честно говоря, я вообще не знала, смогу ли я читать что-нибудь еще, кроме имен и названий. Стоит попробовать? Вдруг вспомню что?

Я стояла в раздумьях перед шкафом и решала, с какой книжки начать.

– Ты, душечка, у нас тут прямо легенда.

Неуютный холодок забрался мне за воротник, ухватил за лодыжки.

– А, это ты. То-то у меня руки заледенели. Будто призрак из могилы.

Ветер. Лучше бы, конечно, хоть кто-то живой. Но мне теперь и ветер сойдет.

– Это ты у нас как приведение. А не я. Не будь я так жутко занят на покосе, я бы тебя подробнее обо всем расспросил. У нас в королевстве про тебя чего только не говорят. Твой отец теперь почти всегда ходит снулый от этих разговоров. И только рядом с коровами чувствует себя получше. Сразу веселеет.

– Мне-то что? – я пожала плечами. – Я его даже ни разу ни видела. Портрет только. Мне кажется, я вообще одна на всем белом свете.

– Э, да ты раскисла. Ну-ка открой окно.

Вздохнув, я с трудом распахнула ссохшиеся деревянные рамы.

– Отойди, или лучше спрячься под кровать.

– Нет уж, спасибо, там такая пылюга.

– Тогда подожди за дверью.

Я послушно вышла в коридор и приложила ухо к двери. Послышался жуткий рев, будто что-то пронеслось по стенам. Может, я начала постепенно привыкать к ледяному ветру? Теперь, казалось, мне было уже не так холодно, хотя все еще немного неуютно.

– Заходи!

Комната стала чистой, будто кто-то сделал уборку. Теперь было отчетливо видно, что шторы ярко-вишневого цвета, а ковер – желтый с голубым.

Я улыбнулась. И правда, лучше.

– Так, прошелся, знаешь ли… То же самое надо сделать и у тебя. Не будь я так занят на покосе…

– Скажи, ты знаешь, что со мной случилось?

– Думаю, тебя унесло за гору.

– Куда?

Ветер зашуршал в комнате, что-то задвигалось, изменилось в воздухе. Он пролетел мимо, и будто холодный газовый шарф набросили на плечи. Шторы качнулись, люстра зашаталась.

– Знаешь, я тоже люблю простор и свободу. Я не какой-нибудь ручной зверек, как некоторые тут у нас думают. Иногда я взлетаю так высоко, что вижу только пятачок леса. Да, да, я могу это сделать. Не веришь? Внизу видны только горы и река. Никакого замка и деревень. Эти вообще превращаются в точки. И тогда, если слегка отклониться на север, можно заметить, что за горой что-то есть. Огромное холодное море, а на берегу, на склоне – крошечная полоска огоньков. Это значит, там кто-то живет. Кто-то живет не в Гедамболе, – добавил он зловещим шепотом, будто открыл мне страшную тайну.

– Там, за горой есть люди?

– Наверное, моя милая. Но мы – ветры Гедамболы. Мы не можем преодолеть гору. Только волки могут. Потому что волки с горой никак не связаны, не то что мы, ветры. Эти разбойники, волки, где только не побывали. Лучше не думать о них, а то дрожь пробирает.

– Но если там люди живут…, – я даже задохнулась от своих новых мыслей. – Значит, я могу с кем-то увидеться? И поговорить?

– Может, да, а может, нет.

И снова ледяная ладонь мазнула по щеке. Ветер закружился, подол моего платья – голубого, с кружевным воротником – я тоже нашла его в комоде – обвился вокруг ног.

– Ну, что, пора на покос. Без меня там как без рук. Стога, они, знаешь, сами себя не поставят.

– Подожди! – крикнула я, но Климентин уже вылетел в окно, и в комнате снова стало теплее, как будто выключили зиму. – Но как я могу быть за горой, раз я здесь? В замке? Ведь говорят, что «нельзя быть сразу и мельником, и мукой»!

Что значило, или ты управляешь лодкой, или течение несет тебя. Возможно только что-то одно. Уж это-то я знала наверняка.

Решительным шагом я прошлась по комнате. От ветра одна из нижних дверок шкафа распахнулась, на пол высыпалось несколько книг, не выдержавших усердной уборки.

«Этикет Гедамболы», «Дети Гедамболы», «Как управляться с домашними ветрами?», «Кухня на подносе». Я вздохнула, сгребла их в охапку и потащила в свою комнату. Вдруг узнаю что-то полезное?

– У нас здесь, знаешь ли, выбор невелик, мы все родом если не из одной деревни, так из другой, – рассуждает отец.

Я слышу, как он потирает руки, наверное, думает, как бы еще подоступнее объяснить, как они тут живут. Это очень трудно. Потому что простая, обычная жизнь, та, что проходит каждый день, как ее описать?

– Хочет король жениться или простой рыбак – никакой разницы.

В тот день, не дождавшись Климентина, я сама попыталась навести в комнате порядок – забраться в углы, смести пыль. Устала и уселась кресло возле камина, положив ноги на столик – невежливо, но все равно никто же не видит! Он постучался и вошел – на этот раз старался двигаться как можно тише, может, у нас с ним незаметно установился свой, особый, «негромкий» этикет? В этот раз от него особенно остро пахло сеном, свежескошенной травой и рекой, да, кажется, рекой. Наверное, косили траву у реки. Запах и правда роскошный. Из своего окна я могла унюхать только еловую смолу.

– Так чего же она хотела, твоя мама, то есть моя бабушка?

– Если бы моя жена хотя бы согласилась изучать эти самые, как их… хорошие манеры. Твоя мама на праздниках вопила громче всех и швыряла в толпу свежеиспеченные бублики, а потом неслась танцевать. Чем быстрее танец, тем больше ей нравилось. Кружиться – самое то. Иной раз плясала всю ночь. Бывало, что и на столе. В каком-нибудь кабачке, – добавил отец с вызовом – но было видно, что он не стыдится этого, а наоборот, гордится. – Она всегда была своенравной. Моей маме это не то чтобы не нравилось…

Сопенье.

– Она терпеть ее не могла. Все в ней ее бесило. Каждый божий день. Моя мама хотела в замке жизни степенной, правильной, как в книгах написано.

– А я на маму похожа?

– И да, и нет.

– Вот бы хоть раз увидеть, какая я. Пробовала посмотреться в реку, но вода бежит, и вместо лица – какие-то полосы, цветные пятна, а то и вовсе – ничего, солнечный блики. А зеркала меня не показывают.

– Ну, это не беда. Я-то тебя помню прекрасно. Курносый нос, картошечкой, щеки в веснушках.

Я дотронулась до своего носа и ощупала его. И правда, круглый.