Анна Мистунина - Пути непроглядные

Очнулся он возле мертвого тела своего хозяина. Убийцы нигде не было.

– Ты не разглядел его, Гай? Как он выглядел?

Новая пантомима: «Высокий, худой, в плаще».

– А лицо? Волосы?

Гай с сокрушенным видом изобразил, как натягивает на голову капюшон.

– Ну хоть что-нибудь, вспомни! Была же у него хоть какая-то примета!

Немой слуга задумался, покачивая головой. Потом он медленно приблизил к своему подбородку сжатый кулак, скосил на него глаза. Подумал еще. Поднял на Рольвана неуверенный взгляд.

– Что-то вспомнил? – нетерпеливо спросил тот.

Все еще неуверенно покачивая головой, Гай изобразил на своем запястье широкую полосу.

– Браслет? Можешь его описать?

Подумав, слуга протянул руку и постучал ногтем по золотой фибуле, скреплявшей на плече плащ Рольвана.

– Золото?

Гай кивнул.

– Золотой браслет, широкий, тяжелый, плетеный? А тот человек был худым, но очень ловким?

Новый кивок.

– Это он! – прошептал Рольван. – Это Гвейр!

Браслеты Гвейра, весом не меньше трех унций каждый, нередко становились поводом для шуток. Всякий раз, как у друзей заканчивались деньги – а случалось это довольно часто, – Торис уговаривал продать увесистые украшения и потратить вырученные деньги на выпивку. И каждый раз Гвейр с тонкой улыбкой объяснял, что браслеты достались ему в наследство от умершего отца, а тому от деда, и так до незапамятных времен, а потому и продавать их никак нельзя. И Торис успокаивался – до следующего безденежья.

– Я клянусь, – сказал Рольван, – ты слышишь, Гай, я клянусь богом, что найду его и убью. Тидир не откажет послать меня с отрядом, а если и откажет, я отправлюсь один. Где бы он ни спрятался, хоть на самом краю света, я его найду. Я клянусь. Ты слышишь, Гай?

Слуга со всхлипом кивнул.

– Я вырву корни зла, – добавил Рольван. – Я буду преследовать это дрейвское отродье, пока один из нас не умрет, и даже мертвый я от него не отстану! Ты можешь быть спокоен, Гай. Он получит свое!

Ториса он увидел во дворе тидирского замка, у конюшен, как только отдал подошедшему слуге поводья своего коня. Не успевший еще переодеться и сменить повязки, гигант выглядел побитым и унылым донельзя. На сердце у него было явно не лучше, чем у самого Рольвана. Правда, Рольвана это не слишком-то волновало – сейчас он был готов обрушить свой гнев на любого, кто подвернется под руку. Ближайший Гвейров друг годился для этой цели как нельзя лучше.

– Ты знал, кто он?!

– Нет! – Торис отшатнулся, чего никогда не сделал бы перед лицом сколь угодно опасного врага. – Ты что, думаешь, я стал бы водиться с дрейвом?!

Его обида была искренней, и Рольван остановился. Спросил уже спокойнее:

– Если Дэйг пошлет меня за ним, ты…

– Он притворялся моим другом, а сам был дрейв! Думаешь, я не поеду с тобой?! Только Дэйг нас не за ним отправляет, командир, ты разве не слышал? Канарцы опять нарушили договор и разоряют деревни. Мы все отправляемся на север.

Пока Рольван размышлял над услышанным, а Торис с терпеливым видом ожидал результата его раздумий, оба незаметно миновали выложенный растрескавшимися плитами двор, поднялись плоскими ступенями главного здания и, миновав широкие, украшенные резьбой двери, очутились в зале, полном взволнованных людей, точно городская площадь в день ярмарки. Глубокие ниши окон пропускали слишком мало солнечного света, чтобы осветить такое большое помещение, а зажженные вдоль стен лампы, как это бывает днем, были почти незаметны, и рассмотреть можно было только ближайших десять-пятнадцать человек. Лица и фигуры остальных сливались в полумраке. Голоса гудели, как приближающийся пчелиный рой. Нападение канарцев, война с которыми то затухала, то вспыхивала вновь на протяжении многих лет, обсуждалось здесь на все лады с обычным в таких случаях аханьем дам и бахвальством воинов, с оживленными предвкушениями и мрачными предсказаниями, со звоном подкидываемых монет и нетерпеливо теребимых мечей. Смерть епископа, которая в другое время надолго завладела бы умами и разговорами, оказалась почти забыта, заслоненная делами более важными. Сжав зубы, Рольван плечами и локтями прокладывал себе путь через зал к противоположному выходу. За своей спиной он то и дело слышал грубоватый голос Ториса. У дверей гигант отстал, ввязавшись в чей-то спор, но вскоре снова оказался рядом, и тидирских покоев они достигли вместе.

Тидир Дэйг, предводитель свободных эргов Лиандарса, при известиях о войне особенно не огорчался, ни радужными надеждами, ни мрачными предчувствиями не терзался – проще говоря, относился к ней как к надоевшей, но привычной работе. Северо-восточные границы постоянно тревожили канарцы, что пятьдесят лет назад поселились на побережье, получив, по договору с тогдашним тидиром, земли в обмен на клятвы верности и военную помощь против северян. Клятвы были нарушены всего через несколько лет, и вместо верных союзников Лиандарс получил новый источник тревог, в дополнение к уже существующим. Каждую весну, как открывались морские пути, новые корабли с поселенцами приставали к восточному берегу, и каждые два-три года канарцы с оружием в руках устремлялись расширять свои владения. Сдерживание их натиска занимало у эргов все то время, когда они не занимались усмирением северных соседей – данцев, расков и затаринцев. Эти воинственные племена никак не могли мирно ужиться по ту сторону великой Стены императора Тибуция, но забывали раздоры всякий раз, как кому-нибудь из них приходило в голову устроить очередной набег на южные земли.

За свою жизнь Дэйг провел четырнадцать военных кампаний, вдоволь испытал побед и поражений, сражался наравне со своими солдатами, бывал ранен, дважды – серьезно, но на здоровье тем не менее не жаловался. К сорока годам он успел уже трижды овдоветь, имел трех законных сыновей, двух дочерей и не менее десятка бастардов. Глядя на него невольно думалось, что быть тидиром и воином – занятие куда как менее опасное, чем быть дамой и его супругой. Что, впрочем, не останавливало жаждущих тидирского внимания дам, даже теперь, когда едва ли десять дней прошло со дня казни несчастной тидиры Хависсы.

Но сейчас в передних тидирских покоях не было ни дам, ни обыкновенно развлекавших их поэтов. Сновали, входя и выходя, запыленные гонцы, поодаль от внутренних дверей с полдесятка дружинников оживленно спорили с кем-то, кого окружили, буквально зажав в угол. Человек этот все порывался выбраться и уйти прочь, но с каждым разом оказывался окружен все теснее. Проходя мимо, Рольван узнал казначея.

Слуга у дверей сказал «Подождите», но тут как раз вышел очередной гонец и сразу вслед за ним в раскрывшихся дверях появился сам тидир Дэйг. Торопливо кивнул в ответ на поклоны. Он казался озабоченным и искал кого-то, когда вдруг увидел Рольвана. Лицо тидира сделалось тревожным и немного даже виноватым.