Анна Мистунина - Пути непроглядные

Он все-таки задремал – провалился в болезненный воспаленный полумрак и не заметил прихода охотников. Очнулся от толчка, когда кривоногое приземистое тело спрыгнуло на дно ямы и с утробным ворчанием склонилось над Омой. Девушка все еще была без сознания. Рольван бросился на дикаря не раздумывая, даже еще не проснувшись, с неведомо откуда появившейся силой обхватил его за плечи и, подставив подножку, повалил на землю. Уперся коленями ему в грудь и почти вонзил свой клинок ему в горло.

Почти, потому что пущенная с невероятной меткостью стрела перелетела яму наискось и выбила кинжал из его руки, не причинив вреда ни ему, ни дикарю. Рольван замешкался, глядя на нее – самую настоящую стрелу с выточенным из кости наконечником, гладким древком и оперением из бересты. Затем дикарь с ревом отбросил его в сторону и вскочил, но вместо того, чтобы напасть, поднял голову и посмотрел вверх, на человека, что стоял на одном колене у края ямы, насмешливо прищурившись, и как раз опускал лук.

Солнце ярко освещало его фигуру. Человек этот носил такую же, как у дикаря, меховую одежду, а длинная борода его спускалась на грудь. В неровно обрезанных рыжих волосах отчетливо выделялись седые пряди, и точно такие же серебрили бороду. От середины лба к виску тянулся давний, успевший побледнеть шрам.

Он исчез, и Рольван уже готов был счесть его видением, но тут же вернулся. Неспешно опустил вниз длинную суковатую лестницу и спустился сам. Ласково потрепал дикаря по плечу – тот довольно осклабился. Подобрал стрелу, подчеркнуто неторопливо сунул ее за пояс, обернулся к Рольвану и расхохотался.

Тот ответил вымученной улыбкой – на большее не оставалось сил. Схватка с дикарем доконала его, он так и остался лежать там, где был, когда понял, что опасность миновала.

– Гвейр, – прошептал он.

– Рольван, – Гвейр протянул ему руку, помог подняться и вдруг обнял, стиснув изо всех сил. – Мой вечный преследователь! Клянусь псом Каллаха, если бы ты только знал, как я рад тебя видеть!

Просторная пещера в глубине кедровой долины разительно отличалась от той, где Рольван с Омой провели предыдущую ночь, и вполне заслуживала называться жилищем. Неровные стены светлого песчаника были вычищены до блеска, пол устилали сухие травы, напоминавшие тростник. Под потолком висели связки вяленой рыбы и большие, похожие на свиные, окорока. У самого входа был сложен каменный очаг; в большом гроте находились вытесанный из бревен стол, на котором горели импровизированные светильники из заполненных жиром глиняных плошек, чурбаки-сиденья, целый склад оружия – по большей части копья и дротики с наконечниками из кости, и несколько постелей. Невысокий проход вел в еще один грот, где было темно.

Но самое яркое зрелище являли собой обитатели пещеры. Решивший уже ничему не удивляться Рольван все же оторопел, увидев женщину-дикарку и детишек, с которыми она играла и забавлялась прямо на полу. Два мохнатых малыша устраивали возню, пытаясь стянуть с ее колен третьего – хрупкого и изящного, как небесное видение, ангелочка. Он смеялся и отбрыкивался, прижимаясь к широкой груди звероподобной «мамаши». Когда-то белый, пожелтевший и посеревший меховой костюмчик был ему мал, из рукавов и штанин торчали тоненькие руки и ноги. Пушистые волосы вились вокруг головы, как золотистый ореол.

За спиной усмехнулся Гвейр:

– Добро пожаловать в мой дом, и познакомься с моей семьей. Входи же, не стой.

Рольван смог лишь промычать в ответ что-то неопределенное. Вошел, осторожно пригнувшись у входа, стараясь не потревожить Ому – она все еще не очнулась, и было непонятно, обморок это или просто глубокий сон. Гвейр предлагал доверить понести ее Мораку, как он называл своего уродливого друга, но Рольван с содроганием отказался. Не хватало ей только после всего еще и очнуться в руках чудовища-людоеда! Гвейр при этих словах поморщился, но не стал спорить. Отправил дикаря вперед, указывать дорогу, а сам пошел замыкающим – с наложенной на тетиву стрелой, как заметил Рольван, чутко озирая заросли вокруг и скалы над головой, в любой момент готовый к нападению.

В пещере оказалось тепло и сухо. Рольван опустил Ому на одну из постелей. Она закашлялась, не открывая глаз.

– Давно она так? – спросил, подходя, Гвейр.

Рольван выпрямился – его шатало.

– Вчера мы искупались, убегая от местных жителей. Выбор был небольшой – плыть или достаться им на обед.

Он выразительно оглянулся на дикаря, занятого чем-то в другом углу пещеры, но Гвейр лишь кивнул:

– Да, нравы здесь суровые. Попробую сделать, что смогу. В первую очередь ее надо согреть. Что, Ай?

Последнее относилось к мальчику-ангелу. Он подошел, испуганно разглядывая Ому. Схватил Гвейра за руку, прижался к нему. Глаза его казались огромными, в пол-лица.

– Она… – начал Гвейр.

– Чело-век, – с запинкой, но четко произнес мальчик. – Как я?

Он сказал еще одно слово, Рольван не понял, но Гвейр со вздохом прижал мальчишку к себе:

– Нет, она не твоя мать. К сожалению, нет, Ай.

– Друг? – печально спросил маленький ангел.

– Да.

Мальчик выпустил его руку и сел на постель возле Омы. Осторожно погладил ее лицо:

– Ей больно.

– Да.

– Как ты научил его нашему языку? – прошептал Рольван.

– Мы оба постарались друг друга научить, – отозвался Гвейр. Отошел, с помощью жестов и коротких указаний поручил женщине-дикарке раздуть в очаге угли и нагреть камней. Вернувшись, закончил: – Увы, Ай сейчас лучше говорит по-нашему, чем я на его языке. Боюсь, он начинает забывать свой собственный язык, а ведь я все еще надеюсь когда-нибудь вернуть его к родному племени. Может быть, эта девушка… Но сначала надо ее вылечить. Ты и сам с трудом держишься на ногах, Рольван! Ложись и отдыхай, мы потом поговорим обо всем.