Алекса Марина - Бегство от Бессмертия

Неожиданно мой поручитель оказался рядом со мной, присев на потолок, как на пол, потянул руку в моем направлении и зашептал:

– Дели, успокойся, ты в безопасности.

– А почему я здесь? – заорала я.

– Это ты сделала сама, ты волнуешься, еще не можешь управлять собой,… когда ты успокоишься, все станет по-прежнему. Поверь мне, я теперь твой поручитель, я не кому не позволю тебя обидеть, – он протянул мне руку, за которую я схватилась, как утопающий.

Я вздохнула, это походило на правду. Действительно, по мере того, как успокаивалась, опускалась все ниже, пока, наконец, не вернулась на свое место. Но окружающие с опаской отодвинулись от меня. Около меня приземлился Филипп и успокаивающе подтянул меня за руку, к себе.

Аарон торжественно поднялся с трона и произнес:

– Обращение Сердцем Дьявола свершилось!

Его сосед и Высший сидевший рядом с ним переглянулись, и я услышала их шопот:

– А девочка, сильна!

***

Мне жарко, мне безумно жарко. Жар расплавил мои кости, мое тело. И оно растеклось по кровати, как горячее малиновое варенье из таза. Я лежала в темной комнате, окна были открыты, но ни единой струйки прохлады не долетало до меня. Сильно болела голова. А грудь, сквозь которую просачивался лишь раскаленный огонь, не могла дышать. Я попытаюсь вздохнуть, но изнутри поднялась волна боли, затопляя сознание. За окном светало, это мой последний рассвет. Нет, это не солнце. Свет возникший в окне, переместился к моей кровати. Я вгляделась сквозь боль и слабость. Высокий, белый, светящийся и красивый. Он смотрел на меня странно черными глазами.

– Ты ангел? – спросила и потянула к нему руки. – Я умру? Ты пришел забрать меня?

Улыбнувшись и пожав плечами, он положил руку мне на лоб. Рука прохладная, даже холодная. От нее по лбу побежали мурашки, и стало легче. Я почувствовала, как мое измученное тело поднимается вверх, открыв глаза, заметила луну и те же внимательные черные глаза.

– Умирать совсем не страшно, – прошептала я, улетая.

– Не страшно, – согласился он.

***

Я все ещё пыталась спать, но сны становились все реальней и беспокойней. Лучше уж читать. Утро, еще перелистывала справочник диалектов и наречий Северной Африки, данным мне на время преподавателем по религиоведению Александром Николаевичем, заядлым путешественником, когда заспанная Наська выползла на кухню:

– Ты уже встала? Я будильник не слышала. А что чайник не кипит?

– Иди, умывайся, я сейчас…

Налив воду в чайник, поставила его на плиту и полезла в холодильник, в котором мыши вешались от отчаяния и голодухи дважды в месяц, как раз перед авансом и зарплатой. Аванс через три дня. Надо придумать, чем накормить подругу. Запах плавленого сырка мне очень не понравился, правда, была еще сметана на стенках пластиковой банки, но не варить же с утра макароны. Даже уникальных поварских способностей Наськи не хватило бы на то, чтобы приготовить завтрак, извлекая нужные ингредиенты из пустого холодильника. Но нет, я ошиблась. Порывшись в тумбочке, она нашла спрятанную до нужных времен банку сгущенки, а из сумки батон. Смешала сгущенку со сметаной, намазала на хлеб.

– Угощайся, Юлия.

Возможно, бутерброды были вкусны. Даже скорей всего, это было очень вкусно, как и все, что готовила моя подруга. Но я уже не могла есть простую пищу.

– Эй, ты, что?

Настины брови встали домиком.

– Черт, надо было следить за лицом, – подумала я, – возвращая на тарелку надкушенный батон.

– Настюш, я потом доем, ладно, а сейчас просто чаю попью, и, пряча глаза, схватила кружку и сделала большой глоток. Волна кипятка прокатилась по моим внутренностям, которые судорожно задергались, половина чая выплеснулась назад, сжигая губы и подбородок.

Возможно, так чувствовали себя приговоренные, которым заливали в горло расплавленный свинец. Вытаращив глаза и судорожно глотая воздух, приносящий с каждым глотком новую боль, я заорала, взмахом руки отшвырнув от себя кружку, пулей вылетевшую в окно, вместе с осколками стекол.

Вы думаете, Настя бросилась меня спасать? Совсем нет, она шлепнулась на пол, зажав уши руками, пыталась забиться под кровать.

Когда воздух в легких закончился, я перестала орать, установилась прямо-таки мертвая тишина. Губы, язык. Горло немилосердно жгло, из глаз катились слезы. Поплакав немного я вдруг поняла, что давно не дышу, чтобы не добавлять боли, но от недостатка воздуха не чувствую головокружения или еще каких-то неудобств. Пробный вздох, легкий ветерок принес облегчение и охладил мои воспаленные внутренности.

– Настя, – прохрипела я, вытаскивая подругу из угла, – Настя, ты что?

Она была бледная и мелко дрожала.

– Настя, успокойся, все хорошо. Настя посмотри на меня, все хорошо, – я гладила ее по голове, прижимая к себе и пытаясь унять бившую ее дрожь. Наконец мне в голову пришла мысль, но для этого нужно было увидеть ее глаза.

– Настя, посмотри на меня! – она медленно подняла голову и взглянула на меня расширенными от ужаса глазами, – Настя, посмотри на меня, я в порядке, сейчас ты перестаешь дрожать, ты расслабляешься. У нас все хорошо. Мы едем на занятия.

И правда, по мере того, как я продолжала говорить, ее движения становились все более спокойными и осмысленными, из глаз уходил ужас. Успокоившись и неуверенно улыбнувшись, она уселась на свою кровать.

– Юлия, что здесь было? – она зябко поежилась, в разбитое окно тянуло сыростью и холодом.

– Ничего, я обожглась чаем.

Она подскочила:

– Сильно, покажи.

– Да, вроде нет, – взглянув в зеркало, мне и самой было интересно, сильный ли ожег, но в зеркале отразилось вполне спокойное лицо с небольшими розовыми пятнами на подбородке и губах.

И все? Я, по крайней мере, ожидала увидеть обугленные участки кожи.

– Нась, все нормально, одеваемся, а то опоздаем.

Я вышла из дома раньше, во-первых, потому, что чувствовала себя виноватой за не съеденный завтрак, а во-вторых, мне нужно было обдумать ненормально быстрое избавление от ожогов, которое, судя по первым ощущениям, должны были быть более болезненными и обширными.

На улице стоял туман, плавно переходящий в низкие серые тучи. Но это был какой-то ненормальный туман, миллионы, миллиарды мельчайших капель воды висели в воздухе, причем висели неравномерно, а скапливаясь вокруг травинок, листьев веток, скамеек качелей, даже, вокруг пакетов из-под чипсов и пивных банок, оставленных на поребрике, шатающейся по ночам молодежью. Все предметы вокруг были облачены в мельчайшие капельки. Которые прилипали или стремились прилипнуть к чему-нибудь, эти капли, сталкиваясь, собирались в виноградные грозди, постепенно вливались в одну большую каплю. Она мелко дрожала и, наконец, набрав достаточную массу, с шумом падала вниз, в траву. И травинки прогибались и качались, и казалось, что кто-то большой и мягкий ползет по траве во все стороны одновременно.