Ксения Медведевич - Кладезь бездны

– Я понял, – резко сказал нерегиль.

– В том-то сарае мы купца и повесили. Вместе со всеми приказчиками. Прямо на балке. Предварительно оскопив.

Тарег в это время отпивал из чашки и потому просто одобрительно покивал, поощрительно приподняв палец.

– Да, сейид. Именно так. Во всем должна быть законность. За контрабандную торговлю рабами полагается именно оскопление, а не отсечение, скажем, головы. Единственно, закон требовал после оскопления утопить их в выгребной яме, но ямы рядом, увы, не оказалось. Пришлось повесить.

– Простительный промах, – отмахнулся нерегиль.

И мягко поинтересовался:

– А что же сребролюбивый каид?

Элбег тихо ответил:

– А вот каида мы, сейид, отвели в уединенное место, закопали по шею в землю и так оставили. Ну, кошелек с вырученным золотом рядом положили, конечно. Мы ж не воры какие…

– Закопали по шею в землю, говоришь?..

– Некоторые вещи не должны быть легкими, – тонко улыбнулся сын Джарира.

– Согласен, – задумчиво проговорил Тарег.

И, крутя в ладонях опорожненную чашку, добавил:

– Когда этот поход наконец-то закончится, напомни мне, о Элбег, что я должен сжечь город под названием Басра. Предварительно утопив в выгребной яме всех тамошних работорговцев.

В ответ молодой джунгар только вздохнул.

– Что такое?

– Я напомню, сейид. Да только ничего из этого не выйдет.

– Я знаю, о Элбег, – сухо ответил нерегиль. – Но, согласись, даже у такого сына злосчастия, как я, есть право на мечту.

– Безусловно, сейид, – уважительно кивнул джунгар.

Тарег неожиданно встрепенулся:

– Да, и скажи мне, над чем ты все-таки ржал? Неужели купец, который из-за жадности потерял собственные яйца, это настолько смешно, что нужно прыскать на кошму кумысом?

Тут Элбег хлопнул ладонями по коленям и залился счастливым смехом:

– Да нет же, сейид! Нет! Я ж над чем ржал? Над господином Меаморей я ржал, чуть не надорвал животик! Господина Меаморю-то как из рудников вербовщики вытащили, так он обкорнанный до полной лысости был и через то очень сердитый! И все растил хвостик свой воинский на затылке! Хвостик-то куцый был, но он его через не могу прихватывал и торчать заставлял!

– Ну?!

– Ну и чё?! Вытащили мы его из сарая, гля – а его опять остригли! Господин Меамори – без хвоста-аааа!..

И Элбег, а с ним все сидевшие в шатре джунгары, полегли в диком хохоте.

– О боги… – тихо сказал Тарег и закрыл ладонями лицо.

Молчавший до сих пор черный кот приоткрыл один глаз и заметил:

– Джунгарский юмор.

Отсмеявшийся Толуй вдруг ахнул и снова ткнул Элбега в бок:

– Ой, хан, совсем ты забыл!

– Чего забыл?.. – отозвался сын Джарира, все еще вытиравший рукавом выбитые смехом слезы.

– Чо со шнырьком-то делать?

– Ох ты ж, сейид, прощенья прошу, я забыл совсем! – вскинулся Элбег. – Бродил тут все один такой долговязый в ашшаритской одежде, шнырял и глазами зыркал.

– И что? – сморщился нерегиль. – С каких это пор тебе нужно мое разрешение на то, чтобы повесить шпиона?

– Да он все брыкался и орал, что очень желает видеть халифа! – захихикал Элбег. – Вообразите, сейид, эта голодранская срань – желает видеть халифа! Га-га-га-ааа!!!

И джунгары опять повалились друг на друга в приступе хохота.

Кот опять приоткрыл один глаз:

– Я прямо весь обзавидовался, Полдореа. Смотри, как мало нужно людям для счастья.

Нерегиль слабо улыбнулся и сказал:

– Ну что ж, пойдем посмотрим на твоего шнырька, о Элбег…

– Сейид, да давайте мы его сюда приволочем!..

Но Тарег уже откидывал полотнище на выходе из шатра.

Поспевая следом, Элбег пропыхтел:

– Мы его к коновязи привязали, сейид!

Осторожно ступая между конскими яблоками, нерегиль подошел к длинной жерди, у которой топали копытами и мотали мордами привязанные лошади. Кроме лошадей, к жерди за локти был привязан грязный человек в драном халате. Сплюнув кровью с разбитых губ, тот поднял украшенное кровоподтеками лицо и прищурил подбитый, заплывающий синим глаз:

– А вы злопамятны, господин нерегиль.

Тарег холодно улыбнулся, заложил руки за спину и несколько раз перекатился с пятки на носок. И наконец ответил:

– Нет, не злопамятен. Если б я был злопамятен, я бы приказал распять всех ваших людей. Однако их всего лишь посадили под замок. Заметьте – даже не в подвале.

Привязанный человек снова пустил кровавую слюну с распухших губ. И сделал попытку криво улыбнуться.

– Кто это, сейид? – тихо поинтересовался из-за плеча нерегиля Элбег.

– Перед тобой Абу аль-Хайр ибн Сакиб. Вазир барида, начальник тайной стражи, тень за троном и прочая, прочая, прочая, – серьезно проговорил Тарег.

И, уже поворачиваясь спиной, небрежно приказал:

– Да отвяжите же его, в конце концов. И да, Аривара!

– Я здесь, Тарег-сама, – мурлыкнул словно из ниоткуда возникший аураннец.

– Выпусти из сарая его шпиков.

– Слушаюсь!

Приобернувшись, нерегиль посмотрел на висящего на коновязи человека и насмешливо проговорил:

– Хотя, по правде говоря, я бы на твоем месте их прогнал, о ибн Сакиб. Из них никудышные агенты, поверь мне.

И, развернувшись, пошел прочь, мурлыча под нос песенку – видимо, на своем родном языке.

Опытный глаз тут же бы заметил, что халифский шатер разбивали неумелые руки.

Занавеси криво наброшены на палисандровые балки, полотнища внутренних шелковых пологов задрапированы неровными складками, а кое-где попросту смяты. Жилую половину отделяет деревянная решетка, а на золоченые клетки ее плетения не навешено ни единого ковра.

По правде говоря, увидев ковры, любой евнух-управитель всплеснул бы руками от ужаса и ринулся бы распекать слуг: разве это ковры, вскричал бы он! Это бедствие из бедствий!

А поскольку шатер ставили, конечно, джунгары, то на ханское место поверх харасанских бесценных ковров они настелили белый войлок. Точнее, войлок этот когда-то был белым. Но лет десять назад немного поменял цвет.

Впрочем, степняков это не смущало.

Халифа тоже.

Поскольку свита разбежалась – или была увезена Тахиром, теперь уже не дознаться, – аль-Мамун сам наливал себе в чашку воду, разбавленную вином. На разбавлении вином настоял Тарик – хотя чем ему не понравилась вода из местной речки, непонятно, в Тиджре она и вовсе гнилая на вкус и бурая, и ничего, люди пьют и нахваливают.

Кстати, поднос, на котором стояла чашка, вовсе не был полагающимся дворцовым покоям чеканным шараби. И кувшин не мог похвастаться званием высокого хрустального хурдази – простая глиняная посудина, даже с отбитым горлышком.

На грязноватом войлоке диковато смотрелась здоровенная, шитая золотом зеленая подушка – видимо, джунгары поперли ее из какого-то дворца в аль-Хаджаре, позарившись на размер и длину бахромы.