Ксения Медведевич - Сторож брату своему

– А я тебя развязывать не собираюсь, – ухмыльнулся шейх мутайр. – У меня на тебя уже покупатель есть. Из Басры.

– Я твоего покупателя… – тихо начал Тарег.

И не успел закончить. Оба – и он, и шейх – быстро обернулись к выходу из палатки.

За пологом стало совершенно тихо. Становище замерло.

Над шатрами плыл один-единственный, громкий, отчетливый звук – собачий вой. Псины выли в три глотки – заливисто. Жутко. Утробно.

Ну, здравствуй, Манат. Нужно признать – защитник из князя Тарега Полдореа вышел никудышный. Аз-Захири по-прежнему в рабстве у кальб, Амаргин с остальными – схвачены, и во всем виноват – кто? Правильно. Ты, Тарег.

Под пологи засунулась патлатая голова старейшины. И сказала:

– О Абу Фарис! Слышишь ли ты сей страшный вой? Это псы Хозяйки Медины! Они сидят прямо перед твоим шатром! Заклинаю тебя разводом моих жен и продажей всего имущества на благотворительность, о шейх! Если рассудок и жизнь дороги тебе, прошу: возьми ты этого проклятого сумеречника и выгони взашей из стана!

Словно услышав это, псы Манат зашлись в какой-то совершенно невыносимой руладе.

Смерив Тарега взглядом, шейх мутайр плюнул себе под ноги:

– Тьфу на тебя, воистину ты источник бедствий и неурядиц! Чтоб ты сдох и не смог приносить их кому-либо еще! Дайте ему мех с водой, лепешку и платок с дюжиной фиников – чтобы никто, кто найдет его труп в пустыне, не смог сказать, что мутайр отпустили путника из своих владений, не одарив на прощание едой. Все, сволочь. Иди куда хочешь.

С теми, кто вез его прочь от становища, у Тарега получилось договориться: его выведут на дорогу. Или караванную тропу. Идущую в сторону Медины. А Тарег их не убьет, когда его развяжут. Оставить сумеречника в пустыне связанным бедуины искренне ссали: псы посверкивали глазами из-за ближайших увалов и время от времени подвывали.

Вот почему к утру нерегиль оказался в небольшой травянистой долинке, за которой, впрочем, начинался все тот же безжизненный пейзаж из каменных гребней и осыпей. Салуги исчезли на рассвете. А вместе с ними Тарега покинули силы.

Он не представлял себе, сколько осталось идти до Медины. Зато очень хорошо понимал, что тощего меха, лепешки и фиников хватит – ну еще на завтра. И все. От Хайбара до Медины – пять дней пути. Каравану. Тарег находился западнее Хайбара, но шел пешком. Еще нерегиль знал, что где-то по пути есть оазис аль-Куфас. Но, во-первых, сейчас никто бы не поручился, что этот оазис не лучше обойти стороной: мало ли, может, там привязывают не только своих детей на солнцепеке, но и всяких забредающих в аль-Куфас чужаков. Во-вторых, ни у одного из жителей оазиса не было ни одной причины, чтобы накормить голодного сумеречника.

С такими мыслями Тарег выбрал ложбинку за каменюкой повыше и с тенью подлиннее. И свернулся в траве с намерением поспать. На скорпионов и фаланг, наверняка тоже подыскивающих место в тенечке, ему было плевать. Придут так придут, если их не трогать, то и они не тронут.

Снилась ему пустота. Черная. И спокойная. Как мягкая ночь. И в этой ночи, прохладной и беззвездной, голос вдруг шепнул ему:

Тарег, проснись. Иди в Медину. Выполни последнее поручение.

Я и так иду в Медину , изумился Тарег во сне. У меня друзья в беду попали, неужели я их брошу… А чего хотите от меня вы, госпожа?

Манат ответила из обморочной глубины:

Если ты поумнел – поймешь сам. А если не поймешь…

Где-то он уже такое слышал… Ах да, то же самое говорила другая сестра, Узза!

А если не пойму, то что, уважаемая? Вы подождете?

В ответ сонная глубь хихикнула так, что Тарег со страху замерз.

Нет. Если не поймешь, твоей никчемной жизни настанет конец. Прощай, глупый сумеречник!

И темнота раскатилась леденящим, как осенний град, смехом.

Подскочив, Тарег долго глотал воздух, выравнивая дыхание.

Дернувшись, он спугнул с рукава огромную мохнатую фалангу – десятиногий паучина быстро уперебирался подальше – и спешно похлопал себя по одежде: нет ли под бурнусом у сбежавшего паука приятелей.

И тут же услышал с дороги мерное позвякивание колокольчика. Выглянув из-за камня, Тарег увидел: шагающего навьюченного верблюда. Он и звонил колокольчиком. Верблюда вел в поводу старый невольник. А рядом ехал, видать, хозяин всего этого достояния – верхом на хорошем хадбане. Присмотревшись к всаднику, Тарег ахнул. И припустил к дороге:

– Лайс! Что ты здесь делаешь?!

Чуть не перекинувшись через пару острых каменьев, он подбежал к бедуину и схватил испуганно попятившегося хадбана под уздцы. Лайс был тем самым кальбитом, что поручился перед племенем за Амаргина с компанией.

Бедуин тоже узнал Тарега. Судя по ссадинам на скулах, разбитым изнутри губам – челюсть выглядела опухшей – и окровавленной и подранной одежде, Лайсу в последние дни тоже пришлось несладко. А когда бедуин открыл рот, Тарег увидел, что Лайс еще и передних зубов лишился.

– Вот ф Медину еду, – шепеляво буркнул кальбит.

Он почему-то совсем не удивился, увидев на дороге приятеля своих сумеречных друзей.

– Зачем?

– Ты што, сспятил? – зашипел бедуин отчетливее. – Што зачем?! Эти ублюдки сделали меня притчей во языцех среди детей ашшаритов! Я поручился за Амаргина, а они его выдали! Я еду к градоначальнику Медины! Я буду свидетельствовать о невиновношсти лаонсев!

– Так чего же ты ждал? – У Тарега получилось непроизвольно дернуть хадбана за повод, и конь храпнул.

– Пушти поводья, – нахмурился Лайс. – И не умничай. Они ижгнали меня из племени. Жена со мной развелась, сука. Продержали связанным пару дней в палатке – а потом дали верблюда, самого негодного раба и походный шатер. И велели убираться. Смотри, какой лядащий…

Тарег осторожно выглянул из-за лошадиной шеи. И увидел радостно улыбающегося аз-Захири. Тот просиял:

– Вот видите, мой сумеречный друг, а вы спорили со мной о промысле Всевышнего! А ведь я говорил вам: угодно будет Господу Миров, чтобы я завершил хадж, – и это случится безо всякой назойливости с моей стороны! И что же? Вот я, ничтожный раб милостивого Аль-Малику, [30]через несколько дней окажусь в Святом городе!

– Чего? Ты мой раб, говнюк, а не какого-то там Альмалика, – мрачно прохрипел Лайс и сплюнул под стремя.

– Слезай, – тихо сказал Тарег.

– Чего?!

Через некоторое время аз-Захири сумел-таки устроиться в седле и даже перестал рассыпаться в благодарностях, потирающий ушибленный при падении с хадбана зад Лайс взгромоздился на верблюда, а Тарег взял коня под уздцы и повел вперед.

– Ну надо же, какое богатство речи! – воскликнул аз-Захири. – Вы слышали, о юноша? «Лядащий»! Какое емкое слово! Услышал бы я его в столице? Нет! А все остальные слова, не столь изящные по смыслу, но точные и красноречивые, что этот благородный юноша произнес при падении с лошади, – я их тоже услышал впервые! Как жаль, что калам и бумага остались во вьюке! Да и писать в седле несподручно! Боюсь, я все перезабуду к тому времени, как доберусь до письменных принадлежностей!