Гай Орловский - Ее Высочество

Он сказал недовольно:

– Да, вы правы. Я велю его привести…

– И нашего слугу, – сказал Фицрой. – Он тоже должен знать о переменах. И решить, с кем идти.

Управитель покачал головой.

– Он так ловок… Не лучше бы оставить его себе?

– Свободно нанятый, – напомнил я, – как и мы. Сам решит. Хотя, конечно, попробуем сманить на свою сторону. Нас он вполне устраивает. Кроме того, мы столько раз спали в лесу, укрываясь одним плащом и с торговцем, и со слугой, так не совсем благородно вдруг начать брезговать ими в нашу последнюю, возможно, общую ночь?

Управитель развел руками.

– Это ваш выбор. Мы просто хотели создать удобства с первого же дня. Вы благородные люди и должны быть только среди благородных!

Я смолчал, а он, поклонившись, отбыл.

Рундельштотт и Понсоменер прибыли вскоре, оба сытые, но я уловил их тревогу, хотя на людях изображают спокойствие и полную удовлетворенность.

Я оглядел комнату, стены из толстых гранитных блоков, ни щелей, ни тайных окошек для подсматривания и подслушивания, народ в глуши прямой и честный. За дверью и в коридоре тоже никого, стражники только на выходе.

– Так, – сказал я, – вон лежанки, всем нужно поспать. Утром долгий путь, так что падайте сейчас.

– А что насчет предложения Теринга? – спросил Фицрой хитро.

– Ты не устал? – спросил я с досадой. – А мы трое даже очень.

– Да, – согласился он. – Я видел, как ты трудился за столом. Взмок весь.

– А ты свеж, как птичка утром, – сказал я.

– Да, – подтвердил он.

Сделал лицо гордым и значительным, он же герой, никакой усталости, но едва подошел к ближайшему ложу, рухнул и заснул так крепко, что не заметил бы, стащи его за ноги на пол и потаскай по этажам, стукая головой по ступенькам.

Ночью ближе к утру я поднялся в кромешной темноте, что для нас не тьма, а простое отсутствие цвета, на цыпочках двинулся в сторону внешней стены, а та как будто отодвинулась за ночь, наконец кончиками пальцев уперся в камень, постарался представить его толщину.

Портал получился с первой попытки и почти моментально, в лицо пахнуло свежим воздухом, с той стороны стены сейчас тихо и все в черно-белом, как и здесь.

Торопясь, я разбудил всех троих, прошипел:

– Я отыскал тайную дверь, о которой хозяева то ли не знали, то ли забыли. Уходим быстро!

Первым послал Понсоменера, затем Рундельштотта и Фицроя. Последним нырнул сам и ощутил, что за спиной портал исчез. Похоже, армию так не перебросить, но уже то, что успели проскочить четверо, говорит о моей возрастающей мощи.

В небе звезды, а через дюжину шагов вышли на залитую лунным светом площадку, но Фицрой сразу повел вдоль стены, прячась в тени.

У ворот конюшни дремлет стражник, Фицрой начал подкрадываться к нему с нехорошим выражением лица, но Рундельштотт придержал, подвигал руками.

– Все, – шепнул он тихо, – этот проснется, когда его потрясут за плечо.

– Все удовольствие испортил, – буркнул Фицрой.

– Я тоже умею курам головы сворачивать, – отрезал Рундельштотт, – но сворачиваю только тем, кого собираюсь приготовить, а не всем подряд!

– А для радости? – возразил Фицрой. – Вон наш командир говорит, человек рожден для счастья и радости! А я человек… может быть, единственный среди вас.

В конюшне кони подняли головы, рассматривая нас тревожно, но фыркнуть не успели, Понсоменер сказал им нечто успокаивающее, а Рундельштотт проговорил заклинание, я запоздало увидел двух спящих на сене конюхов.

– Тоже не проснутся сами, – пояснил Рундельштотт. – Седлайте побыстрее! Вдруг кому из замка вздумается прогуляться в ночи…

– Я даже знаю, – ответил Фицрой, – к кому можно прогуляться. Если бы не наш злой командир…

Коням Понсоменер предложил обмотать копыта тряпками, чтобы в замке не услышали стука, но я решил, что если спят, то все равно не услышат, хотя в любом случае мы уже в седлах и успеем уйти так далеко, что никакая погоня не отыщет. Да и не станут искать нас в землях соседей.

Понсоменер сказал тихо:

– Ведите коней тихонько к выходу, я заберу наше оружие и догоню.

– Давай, – разрешил я, – но лучше подождем тебя здесь.

Он исчез, я сказал Фицрою и Рундельштотту:

– То ли у них твердые правила чести, то ли презрительное равнодушие к нашему оружию? Никто даже не пытался вытащить мечи из ножен.

Рундельштотт буркнул:

– К счастью.

– А посох тоже оружие? – спросил Фицрой. – То-то, смотрю, наш мастер кряхтит и еле ноги передвигает!

– Военная хитрость всегда в цене, – вступился я за Рундельштотта. – Только полные дураки ею пренебрегают. Когда-то она станет главенствующей в военном деле.

– И придет конец воинской доблести, – сказал Фицрой, – воинской чести, геройству и безумной отваге…

– Знаешь, – сказал я, – для меня слово «безумие» почему-то не звучит похвалой. Наверное, я все-таки больше заточен под чародействование, а не мечемахательство. Самому стыдно, но приятно.

В дверном проходе на миг возникла фигура Понсоменера с мешком на плечах и тут же исчезла. Мы поспешили навстречу, разобрали оружие, в самом деле ничего не пропало, что значит, нас всерьез намеревались уговорить перейти к ним на службу.

– Как стыдно, – пробормотал Фицрой. – Какой позор… Мне теперь кусок хлеба в рот не полезет до самого обеда. Ушли без боя, как трусы…

– Военная хитрость, – отрезал я. – Нам нужно выиграть не эту схватку, а войну. Наша война…

– …найти и вернуть принцессу, – досказал Рундельштотт. – Да все Фицрой понимает, а это так, чтобы не подумали, будто трус, как будто в самом деле трус, прикидывающийся отважным.

Фицрой негодующе всхрапнул, но умолк и молчал даже тогда, когда выехали на дорогу и понеслись по ней на север.

Прошли еще сутки поисков, я ехал уже весь в тревоге, в земли Уламрии углубились настолько, что и не убежать, отряды вооруженных людей встречаются все чаще, идет концентрация войск для скорого наступления, никто не станет держать массу людей в одном месте долго…

Понсоменер все так же выезжал вперед, иногда уходил в сторону, но быстро догонял нас, Фицрой тоже мрачнел. Мы все подпрыгнули, когда донесся непривычно ликующий вопль Понсоменера:

– Есть!.. Что-то есть!..

Мы пустили коней вскачь, Понсоменер стоит на коленях, осторожно щупая кончиками пальцев отпечатки конских копыт, а когда мы с Фицроем покинули седла, он протянул мне на ладони крохотный клочок ткани.

Фицрой вскрикнул:

– Кружева!.. Это же с платья принцессы!.. Там у нее на подоле такие же были…

Я пробормотал в радостном возбуждении:

– Тебе виднее, ты у нас специалист по юбкам. Да и вообще… откуда здесь, в мире мужчин, оказались бы женские кружева? Понс, давай в седло, веди!

– Догоним, – сказал Фицрой жарко. – Когда это было?