Гай Орловский - Ее Высочество

Принцесса возразила чуточку обиженным голосом:

– Ну что вы, глерд Юджин! Мне так уютно в этом плаще! Как будто сам глерд Фицрой меня держит в руках…

– Ваше высочество, – прервал я строго, – молчите!

Она в изумлении расширила глаза.

– А что я сказала? Что в его руках…

– Принцесса, – оборвал я. – Когда вернемся, ваши наставники продолжат ваше воспитание. А сейчас я ваш строгий папа. Если надо, то и выпорю.

Она сказала обиженно:

– Папа меня никогда…

– Плохие у вас были папы, – отрезал я. – А вот я самый правильный! Так что слушайтесь сюда и не чирикайте лишнего. Все, прибыли.

Понсоменер покинул седло и, не дожидаясь работников двора, сам распахнул перед нами ворота.

Коней расседлали, протерли, все-таки долго шли то рысью, то галопом, насыпали им в ясли овса, напоили. Фицрой отыскал хозяина и снял комнаты для всех, гостиница почти пустует, потому каждому досталось по отдельной.

Когда выбили пыль из одежды и помылись, Понсоменер напомнил всем, что глерд Фицрой уже заказал ужин, он это всегда делает в первую очередь.

Когда спустились в помещение харчевни, я обнаружил, что стульев и даже табуреток нет, вместо них тяжелые дубовые лавки на пять человек каждая, а если на женщин, то на семь, но откуда здесь женщины, даже баб не видно.

Самый чистый стол, и то колченогий, воздух в помещении несвежий, с запахом подгорелого масла. Кроме нас, за дальним столом только четверо мужчин звероватого вида в сильно поношенной одежде, такие могут быть как старателями, так и разбойниками.

Фицрой с тоской посмотрел на Рундельштотта.

– Мастер, сделали бы вы нам хотя бы по чашке хорошего вина…

– Именно хорошего? – переспросил Рундельштотт.

– Вам же все равно…

Рундельштотт бросил на меня взгляд.

– Видишь? Даже герой с его… гм… мощным мозгом понимает, что для хорошего и плохого вина попыхтеть надо одинаково. Как и магии затратить одну порцию. Так что учись. Даже с малыми силами можно делать много.

Я кивнул, ну да, понятно, одинаковое усилие на то, чтобы поднять кирпич или узелок с алмазами.

Фицрой напомнил просительно:

– Так как насчет… Для ее высочества…

Рундельштотт спохватился:

– Ах да… Хорошо, но может не хватить на защиту.

– Мы успеем достичь Нижних Долин раньше, – заверил Фицрой.

Рундельштотт кивнул, сосредоточился, пошевелил пальцами. Перед нами прямо из воздуха появились четыре чаши, наполненные темно-красным вином, аромат сразу шибанул в ноздри.

– Видишь, – сказал мне Рундельштотт. – Сразу и чаши, и вино. Порознь легко, а вместе… уже мастерство!

Я посмотрел на принцессу, ее глаза стали размером с блюдца, а рот округлился.

– Ой… никогда такого не видела…

– А вам можно вино? – спросил я строго. – Молодым девушкам не положено.

Она посмотрела на меня с обидой.

– Но хоть немножко?.. Я никогда не пробовала вина…

– И не стоит, – отрезал я решительно. – Многие вот так становятся потом… Не для ваших розовых ушек будь сказано. А нам нельзя, чтобы вы стали.

– Почему? – спросила она наивно.

Я ощутил затруднение, королевой точно никогда не станет, так что вроде бы можно быть пьяной и толстой.

– Нельзя, – повторил я твердо и посмотрел на нее давящим взглядом строгого родителя. – Мы должны заботиться о красоте природы.

Фицрой сделал глоток, закрыл глаза в наслаждении, но когда попробовал придвинуть чашу принцессе, я так посмотрел зверем, что он поспешно дернул взад, расплескивая вино по столешнице.

Хозяин появился сонный, опухший и мрачный, явно мающийся головной болью. Взгляд уперся в чаши, но Фицрой не дал раскрыть рот, сказал повелительно:

– Мяса!.. Жареного! Много!.. Что-то вообще есть?

– Только баранина, – буркнул хозяин.

– Тащи баранину, – велел Фицрой. – Да побольше! Что еще? Сыр, рыба?

– Есть…

– Тащи, – приказал он. – А еще и с собой возьмем.

Хозяин покосился на принцессу, та смирно и молча сидит, не шевелясь, в плаще с надвинутым на глаза капюшоном, Фицрой нетерпеливо хмыкнул, и хозяин потащился обратно.

Мы почти допили вино, когда он же и принес на огромном, как столешница, подносе две зажаренные в острых травах бараньих ноги, два бараньих бока, где на ребрах восхитительное мясо блестит хорошо прожаренной плотью, и мелко нарубленное мясо, особенно нежное, судя по виду.

– Мне ногу, – сказал Фицрой и ухватил ту, что покрупнее. – А это… это…

– Нашему младшему спутнику, – сказал Рундельштотт и, взяв из его рук миску с мясом, поставил перед принцессой.

В мою сторону он метнул озабоченный взгляд, указывая, что трактирщик как-то вычислил, что пятый из нашей компании не справится ни с бараньей ногой, ни с бараньим боком.

Когда он ушел с подносом, Рундельштотт шепнул:

– Юджин, не все обязательно плохо. У хозяев постоялых дворов наметанный глаз. Да и амулеты у некоторых есть… Так что он просто ощутил, что мы скрываем нечто. Но это не значит, что здесь уже знают о нас.

– Но лучше убраться поскорее.

– Ночь на дворе, – напомнил он. – Лошади устали. Да и нам поспать не мешает.

– Тогда выступаем на рассвете!

Дороги в Уламрии хороши, как и везде в королевствах, где власть в руках короля, а не растащена гордыми и в огромной степени независимыми лордами. Даже через лес прорублены просеки, если уж слишком велик и дремуч, а на объезд нужно тратить сутки.

После Шацина мы двигались, почти не скрываясь, только принцессу старательно маскируем под застенчивого мальчика. Рундельштотт у нас вроде Гильгамеша, везде побывавшего и все повидавшего, сообщил, что еще через двое суток окажемся на землях Верхних Долин, где правит король Песканель Третий, к имени которого все чаще добавляют «Доблестный», хотя особыми доблестями не отличился ни в войнах, ни в дипломатии.

– Так это же хорошо, – сказал я. – Для населения лучший из королей тот, который сидит себе во дворце и развлекается с бабами. Даже самые победоносные войны разоряют королевство и уменьшают популяцию… ну, это такое население, что так, для статистики. Его можно убивать и грабить, но лучше этого не делать, хоть и не жалко.

Он пробормотал с одобрением:

– Понимаешь…

– Не очень, – сознался я. – Это я других повторяю. Великих! У нас великими считаются не короли, как было раньше, а мудрецы.

– Странное королевство, – сказал он. – Трудно в такое идеальное поверить.

– Идеального мало, – возразил я, – мудрые тоже еще как дерутся! Только уже не ради грабежа и захвата новых земель, а чтобы навязать другим свои взгляды… Понсоменер! Там стадо кабанов!

Из-за дальних деревьев донесся голос Понсоменера:

– Я везу оленя.

Фицрой, услышав такое, послал коня вперед, принцесса так прижалась к его спине, что почти приросла.