Коллектив авторов - Далеко-далёко. Рассказы о детях

– Бабуля, не покупай мне больше ДиКаприо! Я этого больше не вынесу! Я его на самом деле терпеть не могу!

Бабушка долго стояла молча, ошарашенная. Потом сказала:

– Что ж ты до сих пор не признавалась?!

– Боялась, что ты обидишься…

– Лучше сказать обидную правду, чем целый год так притворяться. Я бы на твоём месте не вытерпела целый год.

Больше я никогда не употребляла сладенькой лжи. Во всяком случае с бабушкой.

В тот день в детском саду меня сильно обидели. Дима из нашей группы бросил мне за шиворот червяка. Не очень мне нравятся червяки, тем более – у меня за шиворотом! Я обиделась и спряталась за кустами сирени, у самого забора.

И тут увидела: за забором мальчик. Он тоже меня заметил и уставился, словно я вся чумазая и лохматая. Он точно был странный. И очень грязный.

– Привет, ты что тут делаешь? – начала я разговор.

– Смотрю, что за вашим забором делается.

– Тут скукота, ничегошеньки не делается. Я, наоборот смотрю, что на улице происходит.

Он удивился:

– Зачем тебе?

– Так интересно. У нас только глупые игры, а снаружи все по делам спешат. Я тоже хочу куда-нибудь идти, а не сидеть без дела. Хочешь со мной наблюдать?

Он чему-то очень обрадовался:

– Хочу, но я же – за забором. Как же я наблюдать буду?

– Так ты лезь сюда.

– Как же я к тебе попаду? Забор высокий.

– Тут в одном месте есть дыра, я покажу. Ты в неё пролезай.

Он пролез между сломанными досками, и мы вместе сели у кустов сирени. Минут через десять он заметил:

– Отсюда смотреть интереснее. Все куда-то спешат, и вид у них деловой. И даже таинственный.

– Все спешат к кому-то, – глубокомысленно заключила я.

– Почему ты так решила?

– Так ясно же: с портфелями – к начальникам на работу, с пакетами – к детям с подарками. А без всего – из сада и школы детей забирать. Моя бабушка всегда за мной приходит мимо забора, во-о-он в ту калитку.

Он помолчал с минуту, потом сказал грустно:

– Я бы тоже хотел к кому-нибудь идти.

Тут удивилась я:

– Так ты же оттуда. Ты разве ни к кому не шёл?

– Нет, мне некуда идти, – сказал он совсем печально. – Я ничейный.

Я выпучила глаза от изумления:

– Как ничейный? Такого не бывает.

– А вот бывает, – вздохнул он. – Вот ты чья?

– Бабушкина.

– А я ничей.

– Врёшь! Все мамины или папины, или бабушкины! – рассердилась я.

– Вот и не вру, – обиделся он. – Ты же мне друг, а друзьям не врут. Мой папа занят всё время, и я ему не нужен. Значит, я совсем одинок.

– И чем таким важным он занимается?

– На диване лежит и говорит, что занят.

– Моя бабушка тоже бывает занята: она пирожки печёт и конфеты покупает, или дурацкую кашу варит. Но это не значит, что я не её!

Мы помолчали.

– А ты в школе учишься, да? – спросила я из жалости, уж очень грустно он молчал. – И я в следующем году иду в школу, здорово, правда?

– Совсем не здорово. Скучно, надо уроки делать и таблицу умножения учить. Мне надоело.

– А что тебе нравится делать?

– Смотреть, как вы играете там, за забором.

Тут нашу группу позвали на обед.

– Ты сейчас уйдёшь? – расстроился он.

– Да, мы сейчас обедать будем. Потом спать, и опять гулять.

– Принеси мне что-нибудь поесть, – попросил он.

Я обрадовалась:

– Так ты меня будешь ждать?

– Конечно. А ты скоро придёшь?

– Часа через три. Ты только дождись меня.

Я ушла на обед, а мальчик остался сидеть у кустов сирени.

На обед давали борщ, кашу и апельсины. Апельсин я припрятала для мальчика.

Во время тихого часа я всё лежала и думала: неужели бывает, что бы кто-то был ничейный?

После сна я очень ждала прогулки. Но начался дождь, и прогулку отменили. Я смотрела в запотевшее окно, пытаясь разглядеть мальчика. Но его уже не было видно, наверное, он не дождался меня.

Вечером я спросила бабушку:

– Бывает, чтобы кто-то был ничейный?

Бабушка удивилась:

– Как это – ничейный?

– Вот я же – твоя, а ты – моя. А тот мальчик сказал, что ничейный. Ему даже идти не к кому там, за забором…

Тема разговора бабушке явно не нравилась. Но она ответила:

– Человек может быть ничейным, если ему самому никто не нужен. Если ты что-то делаешь для других, то ты всегда будешь кому-то нужен… А что за мальчик?

И я рассказала о своём знакомом, о том, что припрятала для него апельсин, а он меня не дождался…

Всю следующую неделю я собирала для него апельсины и яблоки. И всё смотрела в сторону забора. Где же он? Я ведь его жду, а он даже не знает, что он больше не ничейный…

Но мальчик больше не пришёл.

Симпатичное личико Мишки было сосредоточенно напряжено, что случалось нечасто, но сейчас под упрямым его пальцем, соскабливающим плёнку с наклейки, появлялось изображение синей-пресиней машины такой красоты, что дух захватывало. Однако нетерпение подвело: на месте колеса машинки появилась дырка, она увеличилась, и наклейка была испорчена окончательно. Мишка расстраиваться не стал, из кармана шорт достал новую, благо бабка его не обижала и накупила ему несколько наклеек разных цветов.

Жил Мишка с бабкой. Отца своего он не знал, и никто его не знал: он, отец, как-то в природе растворился, так и не проявившись, а мать, пьяницу и наркоманку, отбывавшую срок, к семи годам забыл совершенно. Мишка, называя бабку матерью, чувствовал себя превосходно, ведь имелось столько наклеек; куцую свою семью (из бабки и себя) любил, бабке не перечил, в меру сил помогал и чётко был уверен в том, что так и должно быть.

Попал Мишка к бабке не сразу: от рождения он жил с матерью в однёрке в гостинке, и пока мать пила, кололась и хороводилась с мужиками, представленный сам себе, прошёл все «гостинкины университеты» – и к трём годам умел браниться, драться, кусаться, ломать свои и чужие игрушки, делать из палочки сигарету и отбирать у других хлеб. Нельзя сказать, что в это время он не был знаком с бабкой, но бывал у неё неохотно, тяготился неволей, называл её «дурой» и кидался драться, если что не по нему. Да и бабке, по правде, было не до него: она выплачивала долги за свою непутёвую дочь, прятала поценней вещи, спасала гостинку (оплачивая квартплату), таскала им сумки с продуктами, чтоб с голоду не замерли (как говорила она), скрывая своё горе от деда, который уже не вставал, пыталась дочку лечить, но тщетно.

По младости лет всего этого Мишка не знал, как и не знал, как плачет бабка по ночам (сама военное дитя), не понимал, конечно, что только одна она думает о его будущем, и не догадывался что эту семейную «войну» бабка проиграла окончательно и бесповоротно. Всё случилось разом: умер дед (смерти Мишке не показали), однёшку потеряли за долги, а Мишку прописали на бабкину площадь и замели мать надолго, чего Мишка совсем не понял, привыкший к её отлучкам. Бабкино поражение было предрешено (не помогли ни умение работать с утра до ночи, ни умение экономить и выживать) и было столь мучительным и постыдным, что бабка осунулась и поседела.