Стивен Эриксон - Память льда. Том 2

— И разрушение Драгнипура вновь выпустит Врата — позволит им мигрировать.

— Да, вернёт им собственную силу, которая позволяла противостоять Хаосу. Драгнипур обрёк Врата Тьмы на вечное бегство, но если истощатся души, которые влекут их…

— Бегство замедлится…

— И Хаос настигнет нас.

— Значит, либо Рейк начнёт убивать — забирать души — или же Драгнипур следует уничтожить.

— Первое необходимо — чтобы выиграть время — прежде чем свершится второе. Меч должен быть разрушен. Сама цель его существования оказалась ошибочной. И в этом — ещё одна истина, которую я обрёл — слишком поздно, увы, по крайней мере, для меня самого.

— И в чём она?

— Как Хаос способен защищаться в этой вечной войне, изменяя собственную природу себе на пользу, так может и Порядок. Он не привязан исключительно к Тьме. Он понимает, если угодно, ценность равновесия.

Парана охватило интуитивное озарение.

— Дома Азатов. Колода Драконов!

Скрытая капюшоном голова слегка повернулась, и Паран ощутил на себе холодный, нечеловеческий взгляд.

— Да, Ганос Паран.

— Дома забирают души…

— И связывают на одном месте. Там, где до них не дотянется Хаос.

— Тогда не важно, падёт ли Тьма.

— Не будь глупцом. Потери и преимущества накапливаются, меняют расположение сил, но не всегда настолько, чтобы восстановить равновесие. Сейчас оно нарушено, Ганос Паран, и приближается к пределу. Война, что казалась нам, пойманным в ней, вечной, может завершиться. Что именно ждёт нас всех, если это произойдёт… что ж, смертный, ты сам почувствовал его дыхание позади нас.

— Я должен поговорить с Рейком.

— Тогда найди его. Если, конечно, он по-прежнему носит с собой меч.

Легко сказать…

— Постой… Что ты имеешь в виду? «Если он носит меч?»

— То, что сказал, Ганос Паран.

Но зачем бы ему отказываться от меча? На что ты намекаешь, Драконус, Худ тебя побери? Проклятье, мы же говорим про Аномандра Рейка! Если б мы жили в какой-нибудь безмозголой сельской сказке про дурачка, который в поле нашёл волшебный меч, тогда, конечно, он бы мог его и потерять. Но… Аномандр Рейк? Сын Тьмы? Владыка Лунного Семени?

Драконус хмыкнул, это привлекло внимание Парана. Прямо перед ними, запутавшись в ослабших цепях, лежала огромная демоническая фигура.

— Бирис. Я сам его убил. Давно, так давно. Вот уж не думал… — Драконус подошёл к чернокожему созданию, наклонился и — к вящему удивлению Парана — взвалил тело на плечо. — В повозку, старый мой враг… — проговорил Драконус.

— Кто призвал меня, — пророкотал демон, — чтобы биться с тобой?

— Всегда один и тот же вопрос, Бирис. Я не знаю. Никогда не знал.

— Кто призвал меня, Драконус, умереть от меча?

— Он уже наверняка давно умер.

— Кто призвал…

Драконус и демон у него на плече продолжали свой бессмысленный разговор, а Паран почувствовал, что его уносит прочь, слова стали неразборчивы, образы поблекли… и вот он вновь стоял на каменных плитах в Доме Финнэста.

— Аномандр Рейк. Рыцарь Тьмы, Высокого дома Тьмы… — Он напряг глаза, чтобы выхватить призванное изображение среди бесконечного ряда резных фигур на плитах.

Но оно не явилось.

Почувствовав внезапный холод в животе, Паран мысленно потянулся, устремился к Высокому дому Тьмы, разыскивая фигуру с чёрным мечом, увитым призрачными цепями…

Капитан и сам не понял, что́ ринулось ему навстречу, ослепило, ударило в голову — вспыхнуло…

…затем пришло беспамятство.

Он открыл глаза навстречу пятнам солнечного света. По виску пробежала прохладная струйка воды. Свет на миг заслонила тень, а затем возникло знакомое круглое лицо с маленькими, цепкими глазками.

— Молоток, — прохрипел Паран.

— Мы уж сомневались, что вы вообще вернётесь, капитан. — Он поднял мокрую тряпку. — Вас некоторое время била лихорадка, сэр, но теперь вроде бы отступила…

— Где?

— В устье реки Эрин. У Ортналова Разреза. Сейчас полдень — Быстрому Бену пришлось вас вчера разыскивать, капитан. Слишком большой риск, что на открытой местности нас засекут перед рассветом. Мы вас просто привязали к кворлу и быстро улетели.

— Быстрый Бен! — пробормотал Паран. — Зови его сюда. Живо.

— Вот это запросто, сэр. — Молоток отодвинулся и махнул кому-то сбоку.

Возник чародей.

— Капитан. Поблизости четыре кондора пролетели с рассвета — если они нас ищут…

Паран покачал головой.

— Не нас. Семя Луны.

— Может, и так, но, стало быть, они его пока не увидели, а это очень маловероятно. Как спрятать летающую гору? Скорей уж…

— Аномандр Рейк.

— Что?

Паран закрыл глаза.

— Я искал его — через Колоду, как Рыцаря Тьмы. Чародей, по-моему, мы его потеряли. И Семя Луны. Мы потеряли тисте анди, Быстрый Бен. Аномандра Рейка больше нет .

— Гнусный город! Грязный! Гадкий! Гротескный! Крупп горько жалеет, что вообще увидел это поселение…

— Это ты уже говорил, — пробормотал Скворец.

— Зловещее знаменуют оные зловещие знамения. Ужас вселяют в сердце оные безлюдные улицы и оные гигантские стервятники, что поселились в нём и парят свободно в чистом небе — прямо над благородной главою Круппа. Когда, о, когда же явится тьма? Когда падёт милосердная тьма, вновь вопрошает Крупп, дабы благословенная слепота увенчала достойных нас и даровала таким образом вдохновению возможность озарить и открыть хитрость из хитростей, ловчайшую ловкость рук, неиллюзорность иллюзии и…

— Два дня, — простонала Хетан, с другой стороны от Скворца. — Я лишила его голоса на… два дня. Надеялась, что хватит на дольше, сердце у него чуть не выпрыгнуло.

— Заткни его снова, — буркнул Кафал.

— Сегодня вечером. И если повезёт, он слова не сможет сказать до самого Маурика.

— Прекрасная дама неверно поняла несвойственную Круппу молчаливость! Он клянётся! О нет! Он истинно умоляет избавить его от грядущих заполошных телодвижений ночи — сей и всякой последующей! Ибо Крупп слишком тонок душевной организацией, слишком легко обретает синяки, царапины и ушибы. Никогда прежде Крупп не ведал ужасов кувырков и вовсе не жаждет вновь испытать указанного терзания собственного совершенного тела. Итак, в объяснение оной противоестественной лаконичности, роковые два дня, когда в одеяния молчания столь неуместно облачился достойный Крупп, будто в лихой саван уныния… В объяснение да будет сказано! Крупп, дражайшие друзья, размышлял. О да! Предавался думам! Таким, каковых никогда прежде и не подумал бы удумать. Никогда и нигде! Думам, столь осиянным славой, столь ярким, что ослепили бы его смертных сородичей, столь сногсшибательным, что они лишили бы всякого страха, оставив лишь незамутнённую отвагу, коя, будто тончайший парус, несёт плот мыслей в самое устье рая!