Антон Корнилов - Урожденный дворянин. Рассвет

А он, Олег Гай Трегрей, свою миссию выполнил. Потому и пришло ему время уходить. Механика мироздания естественно мудра. Она ни в одном своем компоненте не терпит лишнего. И глупо грустить, и постыдно умолять ее о возможности еще немножечко пожить.

Зачем? Для чего? Если все, чего он желал, исполнилось… Если все сошлось – правильно.

Ведь что такое жизнь? Это путь из одного пункта в другой. Только кто-то, выйдя из начального пункта, ищет направление к конечному, ищет истинную цель своего существования. Ищет настоящее, к чему стоило бы идти. И, отыскав, прокладывает свою дорогу. А кто-то, не имея воли к созиданию своего, нового, бессмысленно и безвольно катится по уже протоптанной. И бесследно исчезает на каком-нибудь случайном повороте, не оставив после себя ничего стоящего, хотя бы благодарной памяти. Люди разные. Но за всю историю всех миров не появлялся еще такой человек, кто не ощущал хотя бы раз между рождением и смертью тоски по настоящему, не предпринимал бы попытки прикоснуться к нему.

Тело Олега продолжало двигаться уже, кажется, без волевых усилий, само по себе, а мысли размеренно сменяли одна другую, подобно столбам в окне набирающего скорость поезда. Только вот, словно зазубренная трещина в том оконном стекле, что-то раздражало Олега, мешало погружению в полное умиротворенное спокойствие исполненности.

Охотник!

Он не должен ускользнуть. Вот это будет неправильно, если он ускользнет. Те, кто послал его, – реальная угроза всему тому, что удалось выстроить Олегу здесь.

А значит, миссия еще не завершена. Значит, осталось еще кое-что, что нужно закончить.

И только Олег подумал об этом, как окружающий мир снова жестко заявил о себе. Холод и боль вновь охватили Олега, и он внезапно ощутил себя лежащим на стылом асфальте. Он попытался подняться.

И не смог.

И тогда, впервые в своей жизни испугавшись, что он не справится, не вынесет взваленный на себя Долг, Олег Гай Трегрей призывно закричал в темноту.

Кабинет мэра города Кривочек Евгения Петровича Пересолина освещался лишь несколькими разнокалиберными свечками, расставленными в пластиковых тарелочках по столу. Свечки давали свет зыбкий, ненадежный; полутьма скрадывала предметы, топила в себе углы, отчего кабинет казался гораздо меньше, чем был на самом деле.

Ирка не находила себе места. Она то присаживалась к столу, то отходила к окну, за которым желтели полосы автомобильных огней на плошади, то принималась прохаживаться вдоль темных стен. И куда бы она ни приткнулась, что бы ни делала, за ней неотрывно, пристально и молча следил Фима Сатаров, просто не сводил с нее глаз. И от этого ей было еще неуютнее и тревожнее.

Никогда он ей не нравился, этот Фима-Амфибрахий. Главным образом потому, что прекрасно Ирка понимала: Олег видит в Сатарове своего преемника в области всякого-разного паранормального; и каждый раз, как только Фима попадался ей в поле зрения или она вспоминала о нем, в сердце ее стукала безнадежно горькая мысль: «Олега скоро не станет».

Ирка в сотый, наверное, раз прошлась по кабинету, присела на подоконник и стала смотреть в затянутую мраком стену, чтобы не видеть, как в темном стекле отражаются следящие за ней линзы фиминых очков, в которых приплясывали свечные огоньки. И внезапно в ушах у нее тонко зазвенело, сердце замерло, а очередная мысль об Олеге: «Где он? Что с ним?» – вдруг прозвучала много отчетливей, словно подпрыгнула. Она охнула, взявшись руками за грудь.

Фима тут же встрепенулся.

– Почувствовала, да? – жадно спросил он. – Будто позвал, да?

– Чего тебе от меня надо? – не выдержав, сорвалась Ирка.

Но Фима больше не обращал на нее никакого внимания. Он вскочил и засуетился. Дернувшись туда-сюда по кабинету, он выбежал в коридор, даже не захватив с собой свечку. Ирке страшно было оставаться одной, и, взяв теплую колбочку свечи, она последовала за ним.

Амфибрахий ориентировался в темноте свободно, попросту не замечая ее, будто видел не реальный мир, а нечто иное, изнаночное… Некоторое время он метался по коридору, словно что-то ища, а потом вдруг замер, прислушался… или пригляделся к чему, удовлетворенно проговорил:

– Ага! – и рванул в соседний кабинет.

– Что происходит? – крикнула Ирка, но Фима не ответил ей.

Не зная, что ей еще делать, не желая быть в одиночестве и пытаясь хоть как-то объяснить себе странное поведение Сатарова, чтобы было не так страшно, Ирка поспевала за Фимой, изо всех сил стараясь не отставать.

А он, Амфибрахий, развил бурную и непонятную деятельность. Он открывал двери кабинетов, фиксируя их в определенном положении при помощи стульев, открывал окна, напуская в помещение горьковатый от дыма холодный воздух, раскладывал на полу попадавшиеся под руку предметы – очень похоже было, что он конструирует схематическое подобие какого-то туннеля… или канала.

Этот туннель или канал получился довольно длинным. В завершение своей работы Фима влетел в туалет, широко распахнув в него дверь и подперев ее скамейкой, отодвинутой от стены; затем, запрыгнув на батарею, попытался открыть окно. Окно оказалось запертым. Тогда Фима спрыгнул обратно, потряс головой и заозирался. В движениях его появилась растерянность. Верно, не изнаночное, неведомое никому, кроме него самого, потребовалось ему теперь, а – вполне материальный предмет, из этого мира, окутанного темнотой… Только сейчас заметив Ирку, он попросил:

– Посвети-ка! – и когда она осторожно втиснулась в тесное, остро пахнущее хлоркой пространство туалета, снова крякнул свое:

– Ага! – и ринулся в угол, где стояла прислоненная к стене швабра.

Этой шваброй он, торопясь, некоторое время неловко тыкал в окно, но, вскоре примерившись, ударил сильнее.

Стекло треснуло, осколки посыпались наружу. И в помещение хлынул холод.

Каким-то необычно сильным оказался этот порыв воздуха. Из разбитого окна нескончаемо потекли тугие морозные струи, мгновенно оледенив Ирке ноги, и пустое правительственное здание словно ожило: в темных коридорах и кабинетах застучали окна и двери, что-то забрякало, задвигалось, зашевелилось…

Оправившись от приступа испуга, Ирка поспешила себя успокоить: ничего удивительного, обыкновенный сквозняк. Однако где-то на задворках сознания родилась и окрепла мысль: вовсе это не обыкновенный сквозняк. Это заработал сконструированный Фимой канал.

– Это… поможет ему? – робко спросила она.

– Определенно, – уверенно кивнул Амфибрахий Сатаров.

Олега точно что-то толкнуло. Он поднял голову и вдруг почувствовал в себе силы встать полностью.

И встал.

А затем и пошел.

И очень скоро сменил ломкий шаг на ровный и скорый бег.