Виктор Костин - Люди и Нелюди

Отец вник, потрепал по голове и обрадовал, сказал, что еще четыре дня, и меня они заберут домой. Чтобы я выздоравливал и все у меня будет хорошо, мол, поправляйся, завтра они еще зайдут ко мне с мамой. Фруктов никто не принес, оказывается, не было здесь такого обычая. Больным приносить еду не разрешалось категорически. Иногда, детям игрушки приносили, и то только с разрешения врачей, а еду никогда, потому как процедуры и прочее для всех разные.

Процедуры были, правда, у меня только вечером, укололи раз, и все на этом. Пришла давешняя медсестра и опять стала священнодействовать со своим стеклянным «ужасным» шприцом.

Я чуть было не спросил, почему не одноразовые, и осекся, потому как новое осознание, которое на этот раз подсказало вовремя: нет здесь такого, мол, это же дорого. Один шприц на один укол, а про пластмассу здесь ничего не было известно и совсем. Во всяком случае, пока копался в осознании, не нашел никакого упоминания, правда и осознание убогое какое-то, но другого нет и у окружающих не спросишь ни о чем, чтобы не спалиться при этом.

Кстати, стены все до половины окрашены краской какой-то, видимо, а потом выше побелены и вокруг пластика никакого точно нет.

На стене висела коробка деревянная с дырочками. Думал, воздухозаборник какой, потому как похож очень, но осознание пояснило, угу-угу, пояснило, после соответствующего мысленного пинка только: – Это громкоговоритель, новое веяние, еще не везде есть, по-местному «вещатель». Мама хотела к нам домой провести, но пока очень дорого для нас.

Из памяти Витоли.

«Обойдемся», – сказал, как сейчас помню, отец, а я ведь сильно просил тогда. Хотел перед Марти, своей одноклассницей, похвастаться и домой ее пригласить как-нибудь по этому поводу как раз. Правда вот похвастаться – это да, Витоли это может, а вот по части домой ее пригласить – это уже сильно затруднительно. Владелец тела был довольно стеснительный мальчик и с девочками ни-ни, даже и поговорить. В отличие от меня, подселенца, опытного ловеласа, правда с незавидной судьбой, если что. Но надеюсь, это все теперь для него, для меня, черт, как же разобраться-то в этом всем, для меня в прошлом.

Медсестра опять, видимо, хотела поймать на слабо и нарвалась на ответ подселенца – что «да, больно, но не боюсь, и колите, все равно ведь не отстанете со своим лечением».

На что она только хмыкнула и сказала: «Молодец, растешь, парень, а то развел здесь сырость, понимаешь, а сейчас действительно молодец».

Укол, в отличие от первого раза, действительно был мерзопакостный, и даже, видимо, бывшее там обезболивающее не сильно много помогало процессу. Правда, пользуясь новыми вновь открывшимися возможностями, я просто отдалил осознание чувствительности тела в осознание хозяина, то бишь Витоли, и в общем себя довольно неплохо после чувствовал, а хозяин пусть терпит, не хрен было зевать по сторонам тогда.

Поэтому даже немного после поболтал с сестричкой.

Спросил про погоду, про рыбок в аквариуме. Я видел в холле такие стеклянные кубы стояли большие и с зеленью внутри и только когда перешел к вопросу «А что вы делаете сегодня вечером?», медсестра с сомнением стала смотреть на шприцы и перещупывать свои микстуры. Наверное, думала, что же она такое мне уколола, если мысли пациента ускользнули ну совсем, прямо скажем, не туда.

Поэтому пришлось быстро закругляться. Я только просил ее приходить еще в следующий раз, но без этого дикого приспособления – показываю на стеклянный ужас устрашающего размера, лежащий радом с моим пусть и небольшим ужастиком, и кому это так не повезло, интересно. Лучше пусть будут горькие таблетки, чем это недоразумение, она с улыбкой пообещала мне подумать… если «мальчик» себя будет хорошо вести. Вот и думай, что она этим сказала или хотела сказать. Все оставшиеся четыре дня до выписки я провел в основном на массаже. На него я уже ходил самостоятельно, а не как первые разы – возили на каталке, такое титаническое сооружение из дерева, хотя и не без изящества. Даже стал делать зарядку. Тело мне досталось хорошее, ну молодое точно, но никакое не тренированное, и его надо, видимо, нагружать и нагружать хорошо. Попробовал растяжки, они получались, но чувствовалось, что тело это делает в первый раз и в общем заниматься еще и заниматься, одни ноги тренированы, спасибо болу, этому местному варианту футбола.

Уколы мне отменили, благодарность медсестре – Мирана звать, – но она мне этого не говорила, видимо, это она похлопотала. Давали теперь только витамины, какие-то кислые таблетки, и еще требовалось есть какие-то зеленые листья, осознание бывшего хозяина тела, овощ или скорее траву на вкус не определило, что и не удивительно. По виду, вроде, капуста капустой, но по кислоте любой наш щавель переплюнет, бр-р, гадость-то какая, скулы сводит и везде, короче… Прощался со всеми тепло, с массажистом и врачом за руку. Правда с разной степенью почтения, Омати дружески пожелал больше не болеть, а то…, доктор же сказал, что, несмотря ни на что, я был ну очень интересный его пациент. Я даже внутренне вздрогнул, нафиг, нафиг этих гениев от науки медицины.

Медсестричкам двоим поцеловал руку. Был, оказывается, здесь и такой обычай, но только если тот и другой сословия дворян. Здесь монархия, оказывается, на дворе. Если дворянин, не дай Всевышний, поцелует не дворянку, это он сам себя тем самым как бы унизил, поэтому сначала выяснил все про сословия. Врачи и медсестры были дворяне, только нянечки и кухарки – простые сотрудники низкого сословия, но они меня уже не интересовали и вовсе.

Домой ехали с отцом на такси. Это довольно дорогое пока еще здесь удовольствие. Я имею в виду машину, паромобиль этот, скажем, а не карету на конной тяге, но один раз можно себе позволить, а вообще есть трамвай на повседневную.

Еще лет пять назад и он был на конной тяге, а теперь приделали паровой движок, и он гордо зовется «паровик», хотя дымит, как паровоз, а легковые машины типа такси зовутся «паровички». Это я их слышал в тот первый день, когда решил, что я в паровозном депо. Они очень интересный звук издают, типа пухают (звук выпускаемого пара) прикольно во время своей работы, хотя и довольно тихо в общем.

По городу движение небольшое, и, как отец сказал, все на большем числе улиц вешают знак, что гужевой, это на лошадях когда, транспорт там запрещен. Сразу стало легче дышать в городе. Я помню, еще лет пять назад целая служба была и все местные пятнадцатисуточники занимались исключительно уборкой мусора от гужевого транспорта. Сейчас тоже еще слышится запах, но уже меньше, намного меньше.

Мы жили, понятно, что Витоли с родителями, но как-то же и я там тут теперь, ближе к окраине, и у нас еще можно было ездить на лошадях. Вот отец как раз об этом с таксистом и разговаривал, и я между делом в процессе их трепа узнал для себя много нового.