Нана Блик - Лилиан

Европа была просто кладезь совершенных памятников, от которых веяло древностью и историей гораздо больше, чем от других. Подтверждением этих слов можно по праву считать величественный Пантеон, если всерьёз оценивать большой круглый зал храма, источающий всевластие и вечность Римской империи. Некое ядро, отрывная точка, центр, от которого расползается, растекаясь, вселенная.

– Просто не верится, что единственным источником света римские строители сделали вот это сквозное отверстие вверху, – я запрокинула голову вверх и указала пальцем прямо в синее небо. – Они серьёзно полагали, что так их заметит Спаситель? – Я была просто убита наповал римской изобретательностью и смекалкой. Во-первых, свет, проникающий через это окно, действительно заливал светлой краской помещённые в ниши статуи семи римских богов, поочерёдно освещая их, а во-вторых, отверстие имело и практичное применение, используясь для выхода дыма после сжигания на смертном одре принесённого в жертву животного.

– Поражаешься римскому рационализму? – Сэм обнимал меня за талию и слегка похихикивал.

– Не то слово! Скажем прямо, умеют эти римляне совмещать приятное с полезным! – Я удивлённо подняла брови, безусловно восхищаясь их бьющим ключом талантом. Пантеон оказал на меня гораздо большее впечатление из всех памятников культуры, осмотренных нами в Италии.

– Что за чудо! Несмотря на свою величественность и торжественную громадность ему абсолютно не чужды деликатные нотки грациозности и пузырьковой лёгкости, – произнёс Сэм, стоя перед Миланским собором.

– Я смотрю, ты без ума от творения? – иронично произнесла я.

– Ревнуешь? – Сэм захохотал.

– Я думаю, у него нет шансов! – Громкий смех вырвался у меня из груди.

Божественно грациозный и вселяющий трепет в каждое ещё бьющееся сердце беломраморный готический собор в многолюдном центре Милана был просто великолепен, обнажая в своих фасадах умело сочетающиеся друг с другом дух бунтарства и воинственную агрессию с одной стороны и кротость и умиротворение с другой. Но мне больше всего понравилось бессчётное число статуй в соборе. Кроме того здесь можно было также посетить склеп кардинала Борромео и казначейство с внушительной коллекцией уникальных предметов искусства. Сэм был почему-то вдохновлён хранившейся в соборе священной реликвией – гвоздём из креста Христова.

– Жаль, что мы смогли увидеть этот гвоздь воочию. – Сэм действительно был разочарован, что во время нашего посещения святыню, хранившуюся над алтарём, убрали в подсобное помещение.

– Ты, правда, хочешь посмотреть этот гвоздь? – абсолютно не понимая его сожаления, спрашивала я Сэма. – Если да, то я могу это устроить, скажем, сегодняшней ночью.

– Нет, не надо лучше давай посетим Собор Святого Петра. – Меня всё больше и больше настораживало его стремления посещать подобные места, совсем несвойственные нам.

Я совершенно спокойно ступила на территорию «Святого Престола» и вошла в собор Святого Петра. Посещая главный храм Ватикана, душевного волнения я, конечно, не ощутила, но сполна насладилась великолепным архитектурным исполнением самого священного изваяния христианского мира. Меня же больше здесь занимало не то, что собор построен на месте захоронения первого Папы Римского, а то, что над его созданием трудились целые ансамбли мастеров Возрождения, в списке которых числились Рафаэль и Микеланджело. А священностью его я не восхищалась, наверное, в виду своего происхождения.

– Наконец-то Франция! – верещала я при пересечении французской границы. – Наконец-то мы далеко от идолов христианства и вторгаемся в пучину вероломства и наслаждений.

Во Франции все тропы ведут к самому культовому и грандиозному по мировому признанию собору Парижской Богоматери. Если Нотр-Дам де Пари не считать «Сердцем Парижа», то тогда по праву можно полагать, что у Парижа совсем нет сердца, потому что ни одно другое не будет биться так сильно и неистово, как этот собор. Не одно тысячелетие собор Парижской Богоматери концентрировал в себе отблески и отголоски мирской жизни, фиксируя в своей истории такие моменты, как коронация императоров, их венчание и последующие отпевания, а также заседания первого парламента Франции и вековой приют нищих. Являясь Священным писанием для неграмотных, Нотр-Дам де Пари обнажал библейскую историю от грехопадения до Страшного суда в наглядно расписанных многоликих скульптурах, венчающих здание.

– Напоминает мне дом, мой милый дом, – произнесла я, разглядывая Гаргулий, следящих с крыши собора за бесконечно идущими в храм потоками туристов. – Именно они, мои милые, и придают этому месту особенный мистический ореол, создавая невероятное количество преданий и небылиц о скрытых в тайных глубинах храма монстрах.

– Здесь написано, что к созданию храма приложил руку сам дьявол. Лилиан, это правда? – Майкл тихо спрашивал меня, читая брошюру.

– Не знаю, спроси у него сам. – Я с неприсущей мне прежде иронией произнесла вырвавшуюся из меня фразу, а потом пожалела беднягу и добавила, – по легенде талантливого кузнеца Бискорне заставили изготовить самые живописные и превосходящие по красоте все существующие ворота для нового парижского святилища. Но убедившись в ничтожности своих сил, кузнец взмолился о помощи, и попросил он её не у кого-нибудь, а у самого Великого Князя. На рассвете, когда один из монахов Нотр-Дама пришёл проверить хотя бы наброски будущих ворот, он нашёл кузнеца лежащим на полу без явных признаков жизни, а перед ним сверкало искусное творение с фигурными узорами невиданной доселе красоты. Когда ворота поставили на их законное место, а замки были врезаны в металл, то случилось так, что их было просто невозможно отворить! Замки подчинились уговорам служителей только после омовения их священной водой из самого храма, а узоры на воротах и по сей день нельзя сравнить ни с коваными, ни с литыми. Они просто на них не похожи, да и к тому же никто из служителей не видел, как виртуозный кузнец самоотверженно творил над вратами Нотр-Дам де Пари, выковывая шедевр. – Я слегка поморщилась и прислонилась спиной к фасаду здания. – Знаешь, если отец и приложил к нему свою руку, то он точно не ошибся в выборе.

– Уникальное место, пережившее многое на своём веку от молитв уходящих на священные войны крестоносцев до коронования Наполеона Императором, – произнёс Сэм и задержал дыхание как будто в предвкушении чего-то, но потом воодушевлённо добавил, – и всё же главной причиной его популярности является отнюдь не его история, а особо охраняемый и уникальный по своему значению даже для меня Терновый венец Иисуса Христа.

– Чёрт, иногда ты определённо меня пугаешь! – произнесла я настолько тихо, просто не веря его словам. Конечно, эта реликвия, бесспорно, одно из животрепещущих доказательств существования Спасителя, но всё же восторгаться ею я бы не стала. Это лишь моё сугубо личное мнение, Сэм же наоборот тянулся к подобному роду вещам, и я совсем не хотела препятствовать его внутренней тяги к свету.