Борис Усенский - Берега Ахерона

Жрец, уже далеко не юноша-эфеб, остановился, посмотрел на посох, покачал головой и сделал шаг вперед. В самом деле, что ему терять? Жизнь почти прошла и негоже ветерану Гераклеи пугаться не упокоенных призраков. За порогом святилища было пусто, воняло нетопыриным пометом, и едва уловимым тленом. Иерофант презрительно посмотрел на два скорченных скелета, безразлично пересыпал ладонью пригоршню тусклых золотых монет, покачал головой, увидев затянутую паутиной нишу, и остановился при гадючьем шипении из алтарного чертога. Ну, это не страшно. Они уже давно не ядовиты и две гадюки остались лежать на камнях черными шнурами, попав под удары окованного посеребренной бронзой посоха.

Римлянин на четвереньках подполз к алтарю, поцеловал ноги жреца и блаженно растянулся на каменном ложе. Тело легионера конвульсивно дергалось, словно пребывало в объятиях любимой женщины, и Андрею послышался томный стон призрачной красавицы.

Жрец вооружился дубинкой, обшитой мягкой кожей, и приготовил кинжал с лезвием из голубоватой стали. Скоро, очень скоро богиня утолит жажду и обретет новые силы. Жаль, что презренный краснопузый попадет не в царство Аида, а в заросли асфодела. Стоп! Какой такой большевичок? Презренный римлянин, выкормыш капитолийской волчицы, поджавший хвост при одном запахе стигийской стаи. Короткий, почти без замаха, удар дубинкой в голову жертвы и тело легионера выгнулось дугой. Взмах ножа и из перерезанного горла хлынула темная кровь, густыми струями стекая в каменную чашу под алтарем. Нечто темное поднялось над окровавленным камнем, заполнило собой нишу, осветило ее ярким лунным сиянием, соткало из нее женскую фигуру, совершенную в своей красоте. Мертвец вспыхнул ярким огнем и пепел смешался с кровью. Богиня обрела плоть, отливавшую серебром, красивую и холодную, словно вершины зимнего Тавра, лишь в глазах постепенно угасал живой огонек.

Андрей очнулся возле прогоревшего костра от непонятного шума в одной из ближних палаток. Сначала раздался истошный вопль, а затем из матерчатого домика выскочил партизанский фельдшер, держась обеими руками за ягодицу. Вслед за эскулапом медно-красной молнией загрохотал тазик для пускания крови. Полог откинулся и на свежий воздух вырвался Дроздов с окровавленным ланцетом.

— Твою мать! — рычал подполковник, — Сволочь трактирная! Крокодил черноморский! Значит, пока я спал, меня перетащили в горы! Кровососы!

Дроздов схватил первую попавшуюся трехлинейку и пару раз выстрелил в воздух. Из палаток, прямо в исподнем, выбегали люди, лихорадочно хватали оружие и оглядывались, ища врагов атаковавших лагерь.

— Саша, прекрати! — крикнул Морозов, и его друг от неожиданности вздрогнул, отшвырнул оружие и погрозил кулаком орущему фельдшеру.

Турки успокоились, покричали, вспомнили пару десятков шайтанов и разошлись по своим делам. Дроздов, все еще злой как черт у адского котла, плюхнулся рядом с другом и мрачно посмотрел на него.

— Рассказывай, муфлон горный! — процедил Александр, — Что это за балаган, в котором чирикают кракозяблики?

— Вот сиди, командир, и слушай! — хмуро отрезал капитан, — Крокодилы в горах не ревут!

Андрей долго рассказывал историю их одиссеи и Дроздов, надо отдать ему должное, внимательно выслушал до конца, изредка уточняя те или иные моменты.

— Занятно! — вздохнул Александр, — Жертва говоришь? Покажи пергамент с договором!

— Иди ты знаешь куда? — огрызнулся рассказчик, — Все было как во сне, но факты вещь упрямая. Ты очнулся, вышел из комы и теперь зудишь, хотя мог бы и поблагодарить за участие.

— Спасибо, господин Фауст! И каковы условия договора? Чур, в следующий раз краснопузого буду резать я! Пусть во сне, но приятно, черт возьми!

К друзьям устало подошел Фарид, удивленно посмотрел на Дроздова и присел рядом, угостив присутствующих папиросами.

— Господин Лемке! Как Ваше здоровье? Я Фарид, начальник штаба партизан!

— В ушах немного звенит, и нос чешется, а так ничего, — буркнул Дроздов и закашлялся от едкого папиросного дыма.

— И слава Аллаху, однако, с нашим лекарем поступили жестоко! Зря Вы так с ланцетом! — покачал головой Фарид, — Господин Фростер! Вы всю ночь сидели у костра?

— До полуночи наверняка, а там…,- ответил Морозов, — Что-то случилось?

— Человек пропал! — вздохнул Фарид, — Все утро искали! Генерал будет в бешенстве! Мой проводник покажет Вам дорогу!

— Проводите нас в Эрегли! — согласился Морозов, — Надо обследовать тамошние предгорья.

— Можно и в Эрегли, — согласился Фарид, — После завтрака и отправитесь!

— Спасибо за гостеприимство, — ответил Андрей.

К костру подходили остальные офицеры отряда, обменивались любезностями и косились на виновника утреннего переполоха. Повар суетился возле котла и ароматный запах похлебки напомнил, что голодный желудок не лучший советчик. Арвидас очнулся примерно в одно время с Дроздовым, но его менее бурное пробуждение обошлось без жертв и разрушений. Литовец, шатаясь, словно пьяный, вышел из палатки и долго осматривался без тени удивления на лице. Арвидаса знобило, и он подошел к костру, возле которого отдыхали его спутники.

— С пробужденьицем, святоша! — громко сказал Дроздов.

— Началось! — схватился за голову Дроздов, — Ахеронт это куда? Где трехголовый кобель воет? Все там будем, рано или поздно!

— Шхуна на Севастополь ждать не будет! — вздохнул Морозов, — Собираемся!

— Без полуштофика? — обиделся Дроздов, — Вы там с этой Лунной ведьмой на короткой ноге, так пусть разрешит хотя бы четверть штофа в день, а то руки дрожат! Не такая уж и большая плата для наемника.

— Не юродствуй! — попросил Морозов, — Арвидас! Вот наказание божье!

Поручик встал и, словно марионетка, направился к ближайшим кустам, вооружившись кухонным ножом.

— Оставь его! — хихикнул Дроздов, — Пусть человек спокойно зарежется!

Арвидас, к величайшему огорчению подполковника не покончил с собой, а вернулся с целым букетом трав, источавших горький приторный запах.

- Чего ты приволок, юродивый? — вспыхнул Дроздов, — Советую перекусить, сударь! Скоро выступаем, а духанов по дороге нет!

Арвидас, между тем, аккуратно разложил травы в тени дерева, взял свою миску и без аппетита поел.

— Ты хоть знаешь где искать это? — поинтересовался Дроздов у друга, сосредоточенно курившего папиросину.