Сергей Катканов - Приключения Ариэля, Рыцаря Двух Миров

— Что невыносимо, то и не придётся выносить. Смотри — берег.

На горизонте появилась полоска земли, которая становилась всё шире. Вскоре друзья уже видели густой лес, который опускался прямо в лазурные воды. Показался деревянный причал, такой же, как и на русском озере. Корабль, постепенно сбавляя скорость, с безупречной точностью подошёл к причалу и, даже не ударившись о него, замер. Рыцари вступили на причал, сходни с которого вывели на тропинку, уводящую вглубь леса. Перед тем, как покинуть берег, Ариэль оглянулся. Корабль стоял на месте. Значит, ждёт. Ариэль кивнул своей догадке.

Они шли по ровной плотно утрамбованной тропинке через лес, в котором росли самые разнообразные деревья. Растительность здесь была буйной, но странным образом ни одна из ветвей над тропинкой не нависала и не мешала идти. Сама тропинка производила такое впечатление, будто по ней постоянно ходит взад-вперёд великое множество людей, но вокруг не было ни души. Ариэль уже знал, что людей они здесь не встретят.

Шли молча, почти не глядя по сторонам, понимая, что сейчас что-то будет, ведь на дорогах, по которым вёл их Господь, слишком долго ждать не приходилось. И вот лес закончился, перед ними простиралась обширная лужайка, покрытая ровной зелёной травкой. На краю лужайки стояло всего одно дерево. Но что это было за дерево! Его крона была огромна, она, казалось, наполняла собой весь мир. Неба больше не было, оно полностью скрылось в ветвях зелёного гиганта, которые, впрочем, хорошо пропускали солнечные лучи, так что было вполне светло, только свет этот был немного приглушённый.

Ариэль, забыв про Жана, пошёл к чудо-дереву и стал внимательно рассматривать крону. Среди миллионов листьев не было даже двух одинаковых. Это дерево было одновременно и дубом, и клёном, и вязом, и всеми деревьями, которые когда-либо росли на земле. Среди его ветвей весело щебетали мириады маленьких птичек, и среди них тоже не было двух одинаковых. Пёрышки птиц были всех мыслимых и немыслимых расцветок. На лице Ариэля отразились и грусть, и радость, и все возможные человеческие чувства. Он помолчал, повздыхал и, наконец, сказал другу:

— Вот мы и расстаёмся, дорогой Жан. Моя невеста Иоланда зовёт меня. Когда-то она вышила большой прекрасный ковёр, на котором было изображено это дерево, а я, едва взглянув на её вышивку, понял, что она — моя половинка, данная мне Богом. Видимо, она истомилась в разлуке и умолила Бога вернуть меня, причём, таким образом, чтобы я не усомнился, что это она меня зовёт. Во всём царстве пресвитера Иоанна только моя Иоланда знает, что такое разлука, а потому и она уже из нашего мира, Жан.

— Ты сказал «из нашего»? Значит, ты уже считаешь наш мир своим?

— Конечно, Жан. Мы сейчас на границе двух миров. Это дерево Сифа. Ты слышал о нём?

— Не приходилось.

— Когда Адам и Ева были изгнаны из земного рая, они поселились неподалёку. У них появились дети, потом произошла эта страшная история с Авелем и Каином, а потом у них родился третий сын — Сиф, от которого мы все и происходим. Сиф посадил это дерево. Смотри, какой у него толстый мощный ствол.

— Значит, земной рай где-то неподалёку?

— Да, он здесь, рядом. Интересуешься?

— Не особо. У нас многие ищут земной рай, но я никогда не мог понять, зачем? Ведь в Царстве Небесном гораздо лучше, а дорога на Небеса нам хорошо известна из Евангелия, тут нет никакого секрета, и не нужны никакие дальние странствия, чтобы туда попасть. Можно всю жизнь не покидать своей деревни и, если исполнять Христовы заповеди, попадёшь туда, где гораздо лучше, чем в земном раю.

— Я тоже так считаю. Нет смысла домогаться всяких чудес, хотя их на самом деле полно в нашем мире. Про дерево Сифа, например, вообще трудно сказать, к какому миру оно принадлежит. Оно таинственно и непостижимо. Известно, что обходить его с другой стороны нельзя — люди исчезают. Конечно, они не тают в воздухе, просто там — Царство пресвитера Иоанна. Там мой дом, мне до него лишь несколько шагов.

— Соскучился по дому?

— Да, соскучился… Вот только знаешь… мне страшно туда возвращаться. Не представляю, как я теперь буду жить в нашем прекрасном царстве. Мне, наверное, всё будет казаться там игрушечным, ненастоящим, выдуманным. У нас столько радости, доброты, улыбок, человеческого тепла, а чего они стоят, если разобраться? Боюсь, что буду смотреть на наших людей и усмехаться: вы ничего не знаете, не понимаете, вот вас бы туда, мы бы ещё посмотрели. А не надо бы так, но смогу ли я удержаться от этого соблазна? Ну пусть я уберегу свою душу от высокомерия, но ведь теперь мне со своими и поговорить-то не о чем. Вспомню Хаттин, и душа содрогнется, а ведь никому об этом даже рассказать не смогу — никто не поймёт. Тебя уже не будет. А может ты со мной?

— Нет, Ариэль, мне к вам не надо. Я ведь не ребёнок, чтобы ходить и восхищаться вашими дворцами, хотя и не сомневаюсь, что они великолепны. Но что мне там делать? Я — человек оружия, а в вашем мире это без надобности.

— Вот-вот. А я-то теперь за какой надобностью нужен в царстве пресвитера? Конечно, обо всём в подробностях доложу иерархам, и они на основе моей информации примут, должно быть, очень важные решения, а что потом? У нас не с кем и не с чем бороться. А зачем тогда жить? Уйду, наверное, в пустыню на драконью границу, но что это за пустыня, если её солнце не сжигает?

— Это всё понятно, Ариэль. Тебе там будет теперь трудно, особенно — первое время. Но помни главное: была Божья воля на то, чтобы ты оказался здесь, а теперь есть Божья воля на то, чтобы ты оказался там. Так хочет Бог. Значит, Он на всё даст силы и укажет тебе твою задачу в Царстве пресвитера.

— Это так, дорогой Жан. Я приму Божью волю и обрету смысл своего нового бытия там. И то, что я здесь видел, конечно надо не только иерархам, но и мне. Хотя, наверное, я немного у вас видел, да? Ваш мир огромен и бесконечно разнообразен, а перед моими глазами прошли лишь незначительные фрагменты.

— Да как сказать… Большинство наших людей видят в жизни гораздо меньше, чем увидел у нас ты. Люди чаще всего живут своей обычной жизнью, бедной на события, в своих маленьких мирках, которые редко покидают. Иногда на их долю выпадают тяжкие испытания, но это редко и ненадолго, а потом их жизнь опять становится обычной. Ты же видел у нас хоть и не так уж много, но этого хватило бы на несколько человеческих жизней. Ты имеешь о нашем мире лучшее представление, чем многие наши люди. Большего твоя душа просто не смогла бы вместить.

— Да уж, мне и этого хватило.

— Наш мир, должно быть, показался тебе ужасным?

— И да, и нет. Здесь очень тяжело, порою человек идёт по самой грани того, что может выдержать. Здесь море зла, от которого душа выворачивается наизнанку, мертвеет, загрязняется, порою гибнет. Но самое главное, что я понял: иначе нельзя. Мир без зла был бы совершенно бессмысленным и ненужным, как бы жестоко это не звучало. Наш мир — это кузница, где огонь и дым, и труд до седьмого пота, а порою и весьма тяжёлые травмы, но только так можно выковать настоящего человека. Такого человека, который сможет жить в мире без зла, то есть в Царстве Небесном. Иначе никак. Наш Господь открыл двери Небес, когда прошёл через Голгофу, и для нас другого пути нет. Наверное, Бог нашёл бы способ избежать зла, как побочного эффекта свободы, но зло — это не просто побочный эффект, это способ выковать такого человека, который может стать выше ангелов. Только сейчас я до конца понял и принял эти мысли лесного отшельника, у которого мы гостили. Теперь мне понятна абсурдность сентиментальных завываний типа: «Где же был Бог, когда творились такие ужасные вещи». Бог всегда рядом, и Он всегда ограничивает действия зла, чтобы оно не вышло из берегов. Без этого ограничения зло давно бы уже затопило весь мир и погубило бы его окончательно. Теперь я чувствую величайшую Божью мудрость во всём, что происходит в нашем мире, во всём, из чего он состоит. Я принимаю наш мир всей душой со всеми его несовершенствами, теперь мне понятно, что эти несовершенства — не какие-то недоработки, это на самом деле способы достижения совершенства. А ещё я понял тех людей, которые скулят: «Нам не нужен Бог, который допускает такое зло». Они так думают вовсе не потому, что в чём-то не разобрались или чего-то не понимают. Они просто не любят Бога, они хотят жить без Него, они и в раю нашли бы повод предъявить Богу претензии, только для того, чтобы повернутся к Нему спиной. Они думают, что без Бога им будет лучше, а претензии к Нему — надуманные, искусственные, они и сами не верят в их справедливость. Неужели кто-то думает, что эти обвинители Бога — великие гуманисты, сердце которых переполнено любовью к людям, и которые не могут принять Бога, допускающего человеческие страдания? Нет, для них рассуждения о человеческих страданиях — лишь придирка, лишь повод отвернутся от Бога. По-настоящему сопереживать и сострадать человеку, который мучается, они как раз и не могут, потому что человек, сознательно отвернувшийся от Бога, уже никого не способен любить, ведь Бог и есть Любовь. Но Бог ведёт людей не тем путём, который легче, а тем, который лучше.