Яна Лехчина - Год Змея

— Вот уж не думал, жёнушка, что встречу тебя здесь.

Малика неспешно отвернулась от стены и провела взглядом по мягкому тёмному ковру, по длинному пиршественному столу, уставленному золотыми чашами и пустыми блюдами. Чертог, посвящённой княгине Ингерде, был таким же, как и этот стол: узким, но длинным. Сармат стоял у дверей — точь-в-точь как в тот день, когда Малику только готовили к их свадьбе.

— Очередное полнолуние? — спросила она, слегка кривя губы.

— О да.

— И какой сейчас месяц? — княжна медленно прошла к одному из тяжёлых стульев.

— Ноябрь, — беспечно ответил Сармат, двигаясь к ней навстречу. — Скоро зима.

Малика дёрнула плечом, отбрасывая за спину незаплетённые волосы — густые, вьющиеся, медовые, в которых позвякивали золотые украшения. Малика не желала их надевать, но марлы были настойчивы. И платье ей выбрали они — тоже тёпло-янтарное, с расшитым рядом пуговиц и зауженными у запястий рукавами.

Она взяла со столешницы золотой кубок, в который каменные слуги сувары недавно налили вино.

— Что-то ты не рада встрече, душа моя, — вздохнул Сармат, останавливаясь напротив.

— А должна?

— Я извинился за то, что сделал с Гуратом, — напомнил он, и Малика вскинула чёрные брови.

— О, — протянула, усмехаясь. — Извинился.

— Ну, полно, жёнушка, — мужчина склонил голову, а Малика глотнула вино. — Если захочешь, я построю тебе сотню таких городов, и всё равно новый Гурат будет лучше каждого из них.

— Построй, — княжна качнула плечами, — но какой тебе в этом прок? Всё равно скоро вновь станешь вдовцом.

Сармат обошёл стол и, постукивая костяшками по спинкам стульев, замер перед ней.

— Я же сказал, что ты не умрёшь.

— Ты вообще много говоришь, но что из этого правда? — большой палец Малики очертил кубок.

— Не всё, — признался Сармат, похлопывая себя по бёдрам. — Но — взгляни. Будешь мне княгиней, Малика Горбовна, лучшей и богатейшей из княгинь. У твоего рода много врагов, страшных, кровных, и в моих силах оставить от них лишь пепел. Семья хана, убившего твоего старшего брата…

Малика поперхнулась.

— Ты слишком много знаешь для того, кто круглый год сторожит сокровища в своей горе.

— …неверные кмети, замышлявшие заговоры против твоего отца. Другие князья — есть ли кто-то достаточно могущественный, чтобы вы с ним не ладили?

Есть. Мстивой Войлич из северной твердыни.

— У моей княгини не будет врагов, — прошептал Сармат. Малика откашлялась и отставила кубок, который тут же взял её муж: — Твоё здоровье, жёнушка.

И выпил.

— Гладко стелешь, Сармат-змей, — медленно проговорила Малика, — только спать жёстко.

Но ему и самому надоело хвалиться — вспомнил, что ночь не настолько длинная, чтобы тратить её на одни разговоры.

— Есть то, с чем даже ты не поспоришь, — выдохнул он, делая шаг. — Никто, кроме меня, тебе не ровня — ни по роду, ни по богатству и ни по величию. Может, лишь князь из Волчьей Волыни, ну да что о нём говорить? Кажется, он враг тебе?

Сармат тоже был её врагом, и Малика ненавидела его гораздо сильнее Войлича.

— Знаешь, Малика Горбовна, — говорил он, подтягивая её к себе за локоть, — у тебя не худший муж.

Медовый свет лампад дрогнул, бросая жалобные отблески на картины из жизни княгини Ингерды. Малика почувствовала горячее дыхание на своей шее.

— Бедный, бедный Сармат, — жарко вытолкнула она, запрокидывая голову. — Что же ты будешь делать, когда переведутся люди, готовые тебе верить?

Сармат усмехнулся ей в ключицы.

========== Топор со стола VI ==========

Фасольд сидел на сундуке и угрюмо перебрасывал топор из одной руки в другую. Когда воевода был в дурном настроении, к нему старались не подходить — дороже бы вышло, хотя Хортим Горбович не понимал, что успело рассердить Фасольда. День стоял удивительно погожий: голубело безоблачное небо и ласково светило прозрачное солнце. Волны послушно лизали щиты солёными языками. Ветер сменился на попутный, и гребцы наконец-то получили недолгий отдых. Боевой драккар княжича ладно шёл по морю в сторону Девятиозёрного города — оставалась лишь пара дней пути. Скоро бы показалась земля, обещавшая дружине приют и пищу, а пока вдали лишь смутно серели массивы гор.

— Гляжу, твой воевода опять невесел, а, Хортим Горбович? — Арха подскочил к господину, стоящему на носу корабля, и хлопнул по плечу.

— Тихо ты, — отозвался княжич и неспешно оглянулся. Фасольд сидел там же, где и прежде, перекидывал топор и неприветливо смотрел не то на Вигге, разговаривающего с кормчим, не то на затерявшегося среди гребцов Инжуку — благо, тот уже крепко стоял на ногах, полностью оправившись от болезни. — Не буди лиха.

— Слушаюсь, — Арха, криво улыбнувшись, проследил за взглядом Хортима и вдохнул полной грудью. — Как думаешь, славно ли нас примет озёрный князь?

Князем Чуеслава Вышатича, сына кожемяки, назвало вече. Рассказывали, что он был немногим, лет на пять, старше Хортима и что люди любили его за весёлый нрав и справедливую руку.

— Лучше, чем приняли в Волчьей Волыни. — Хортим надеялся, что в маленьком портовом городе всё будет спокойнее и проще. Без старых врагов его отца и буйного Фасольда, пытавшегося уязвить Мстивоя Войлича. — Представляешь, как удивится Чуеслав?

— О да, — хохотнул Арха. — Готов поспорить, ты окажешься первым Горбовичем, посетившим его дворы. Многие Чуеслава-то и за князя не считают. Безродный, говорят, пёс.

— Люди много что говорят, — отозвался Хортим. — А ты не повторяй.

— Больно надо, княжич, — Арха блаженно прикрыл глаза, вслушиваясь, как ветер гуляет в хлопающих парусах. — Чуеслав мирно сидит в своём городе и правит мудро. Из кожи вон не лезет, к дочерям Мстивоя не сватается.

— У Мстивоя нет дочерей. Только сыновья.

Хортим задумчиво потёр костяшки заплывших ожогами пальцев и сощурился. Вигге отошёл от кормчего и теперь стоял у борта, всматриваясь вдаль. Потоки солёного воздуха шевелили его седые волосы. Словно почувствовав взгляд, Вигге повернулся — и встретился с княжичем глазами. И что за страшные у него были глаза — цепкие, бездонные, старческие на совсем ещё не старом лице. Вигге медленно развернулся, намереваясь подойти к Хортиму, — в последние дни они разговаривали часто. Отшельник оказался приятным собеседником: умным и сдержанным, но всё равно что-то в его облике неизменно тревожило Хортима. А Вигге тем временем начал сливаться с обычными воинами из дружины — переоделся в одежду, похожую на их, повесил меч на пояс и срезал чересчур длинные ногти, поняв, что с ними неудобно на боевом корабле. Лишь по-прежнему кашлял кровью и по-прежнему не обращал на это внимания.

— Скажи честно, — как-то попросил его Хортим, — ты хочешь вернуться в княжества, чтобы найти себе лекаря? Их много в наших горах.