Яна Лехчина - Год Змея

Дружинный дом Чуеслава Вышатича тоже был деревянным и крепким. Длинный и узкий, с резными ставнями и высеченной над дверями головой соболя — герб маленького, но преуспевающего Девятиозёрного города. Где-то Хортим углядел даже несколько плещущихся на ветру полотнищ с вышитым символом.

— Откуда путь держишь, Хортим Горбович? — спросил Чуеслав, приглашая за поспешно, но по-озёрному пышно накрытый стол. И как-то виновато улыбнулся людям Хортима — не взыщите, мол, чем богаты. Он не знал, что такой приём, домашний, мирный, — лучшее, что могло с ними случиться.

— Из Волчьей Волыни. — Хортима усадили по правую руку от Чуеслава, и дружине его соратники озёрного князя предлагали сесть рядом.

— Из Волыни, — присвистнул Чуеслав, наливая гостю мёд. — Славный город. И батька у них там мощный.

Фасольд закашлялся.

Потёк пир, скромный и добротный. Никто не развлекал гостей песнями и танцами, как было у Мстивоя, но оживлённые разговоры ещё долго не смолкали под сводами дружинного дома. Хортим представил Чуеславу своих приближённых и не стал скрывать, что за дело привело его в Волчью Волынь и почему сейчас он, с оскудевшими запасами и без ратей за спиной, оказался в Девятиозёрном городе.

— Мои владения малы и не защищены от драконьего огня, — кивнул Чуеслав. — Но я могу дать тебе людей.

Сумели бы выстоять несколько его дружинников против Сармата? Едва ли, но за такую помощь, оказанную приезжему князю, с Чуеслава бы строго спросило вече, а семьи отправленных на смерть воинов очернили бы его имя.

— Я ценю это, — миролюбиво сказал Хортим, — но пусть твои люди остаются дома. Лучше не откажи дать нам в путь пищу и пресную воду.

Тот, конечно, не отказал.

В доме Чуеслава Вышатича напитки и блюда разносили слуги, но чашу Хортиму подавала девушка, одетая лучше слуг. Круглолицая, с тёмно-рыжей косой и расшитой перевязкой, в подпоясанном коричневом платье и с тяжёлыми бусами на груди.

— Сестра моя, — обронил Чуеслав.

— Княжна, значит, — серьёзно сказал Хортим, а девушка, смотрящая на него из-под коротких ресниц, зарделась и опустила голову, чтобы скрыть румянец.

Чуеслав засмеялся.

— Не заглядывайся на гостя, Рынка. Ступай, — и повернулся к собеседнику. — Вот зовёшь ты её княжной, Хортим Горбович, а мне что делать, если она нос начнёт задирать? Окрестным князьям предлагать? Они этого больше смерти боятся.

— А ты не предлагаешь?

— Больно надо, — фыркнул Чуеслав. — Мои соседи только и ждут от меня такого оскорбления. Но пусть не трясутся, мы своё место знаем. Невеста моя — дочь корабельщика, её отец вече собирал, чтобы меня князем назвать. Свадьба на весну назначена, приезжай.

Хортим был бы рад, но надеялся, что к весне уже вернётся на юг. И вновь обратится к правителям стонущих под Сарматом земель: что успел натворить дракон за прошедшее время? Не вынудил ли их озлобиться и ответить ударом на удар?

— А ты жениться не собираешься, Хортим Горбович?

— Будто мне и так проблем мало, — ответил тот. — Город поднимать нужно.

Слова, слова, слова… Хортим порядком от них устал: требовалось доказать делом.

— Это ты зря, — вдруг отозвался Чуеслав. — Твоё имя почётно, твой род велик, и любые правители охотно помогут тебе, если ты приедешь свататься, а не звать на войну.

В его словах чувствовалось разумное зерно — Хортим пообещал себе подумать, а тем временем Чуеслав Вышатич осушил ещё одну чарку и поверх неё с любопытством посмотрел на Вигге. Отшельник сидел сбоку, говорил немного и всё больше слушал друзей озёрного князя.

— Дружинник, — приветливо обратился к нему Чуеслав, — не обессудь. Но я уже долго тебя разглядываю и всё никак не могу понять. Чьих ты будешь?

Вигге привычно вытер кровь в уголках губ.

— Я не дружинник, — ответил он мерно. — Я охотник с далёкого севера, и князь Хортим Горбович по доброте своей привёз меня в Девятиозёрный город.

— Охотник? — переспросил Чуеслав. — Вот уж не думал.

— Отчего же? — вклинился Фасольд и шумно поставил на стол чашу. Но воевода выглядел раздобревшим и не желал никого задеть. — Это Вигге из Длинного дома, и он много лет жил уединённо.

— Ты удивлён, озёрный князь, — заметил отшельник. — Почему?

— Видишь ли, Вигге, — Чуеслав подался вперёд, постукивая ногтем по тарелке. — Я вышел из народа и таких, как я, издалека могу различить. Ты ведь не из простых, верно?

— Да ну? — тот вскинул бровь.

— Ну посуди сам, — Чуеслав развёл руками и даже повернулся к Хортиму, будто призывая его в свидетели. — Как ты сидишь, Вигге, как ешь, как смотришь. Здесь так держит себя лишь гуратский князь, — он несильно хлопнул Хортима по плечу. — Не подумай, что я хочу обидеть тебя, Горбович! Ты говоришь со мной как друг, но кровь в твоих жилах — не вода в ручье.

Хортим и не подумал обижаться, но взглянул на Вигге прищурено. Сам бездумно сравнивал его то с отцом, то со Мстивоем, но ведь это — вздор.

— Вздор, — озвучил его мысли Фасольд. — Уж не пьян ли ты, Чуеслав Вышатич? А то мерещится тебе всякое.

Вигге казался совершенно невозмутимым, а Чуеслав засмеялся:

— Да нет же! Что я, родовитого от бесплеменного не отличу? — И привстал, обращаясь ко всем — к Фасольду, Архе, Инжуке, своим людям… — Ну вы взгляните, взгляните.

Насупившись, Хортим вытер губы рукавом.

— Не от Мстивоя Войлича ли ты убежал на север? — предположил Чуеслав. — Говорят, было у него много братьев, да всех извёл и остался волынским князем. А, впрочем, похоже, я и вправду пьян… Не отвечай мне, Вигге, и прости меня.

Он опустился на место, а Вигге прикрыл бесцветные глаза и мягко улыбнулся:

— Прощаю. Пей, князь, и не будем об этом.

Только Хортиму больше пить не хотелось. Он задумчиво тёр обожжённые пальцы и чувствовал, как по позвоночнику стекал холод.

========== Хмелевый князь VIII ==========

Прореха заполнялась рассветным сиянием — белое и нежно-розовое на тёмном полотне неба. Лесные травы под ногами пахли росой, ветер гулял в деревьях. Он был свеж, этот ветер, и нёс собой утреннюю прохладу: Рацлава, неловко переступая по хрустящим веточкам, куталась в шерстяной плащ Совьон. Воительница шла рядом, придерживая её за плечо. Кровь, наспех растёртая по щекам Рацлавы, засохла, и теперь её сумела бы смыть только вода; косы разлохматились, будто их трепало множество рук.

— Осторожнее, — гулко сказала Совьон: тропа перегибалась через тяжёлые узловатые корни, между которых вился ручей. И у истока — разбухшего от дождей озерца — возвышался Оркки Лис. Окровавленный, усталый, в неподпоясанной рубахе, он стоял по щиколотку в прозрачной воде и локтем утирал пот с лица. Ветви нависали над ним, и на их острых пальцах млело рассветное марево.

— Совьон, — кивнул Оркки. В буреломе за его спиной зашевелились оставшиеся выжившие — мелькнула изжелто-русая голова Лутого. — Рад, что ты жива.