Вера Камша - Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд смерти. Рассвет. Часть 1

Обедать Капрас собрался с Ламбросом — давно не говорили по душам, да и узнать, как там с выучкой пушкарей, не мешало. Одна батарея, пусть и отличная, мало что решает, а Карло хотел явиться к Паоне во всеоружии, благо пушки лили как раз в Мирикии. Маршал старался в облаках не витать, но порой не выдерживал, представлял свой доклад Сервиллию. «Ваше величество, я привел корпус так быстро, как это было возможно. Одиннадцать тысяч пехоты, три тысячи кавалерии и четыре маневренные батареи, хорошо зарекомендовавшие себя во время марша…»

— Господин маршал, срочный пакет из Мирикии!

— Кошки побрали бы этих чинуш! Давайте.

Ошибка обнаружилась при первом же взгляде на печать, а при вскрытии выяснилось, что кошки чинуш таки побрали: прибожественный сервиллионик, как ни старался, не смог найти ни субгубернатора Кипары, ни губернатора Мирикии. Единственным никуда не девшимся оказался Турагис, похоже, доведший легата до исступления. Прискакав из негостеприимного имения в пустую Мирикию, прибожественный выплеснул скопившуюся ярость в письме командующему корпусом. Бывший капитан требовал в свое полное распоряжение два легкоконных полка и один драгунский, грозя в случае отказа обвинением в сговоре с изменником и еретиком Турагисом, наводнившим провинцию своими головорезами. Дойдя до этого места, Капрас хмыкнул, хотя смешного было мало. Разве что жалобы старого стратега и молодого легата друг на друга.

Не разбушуйся Турагис и не накатай полного громов и молний письма, Карло, прочитав послание прибожественного, озверел бы, а так… Как ни странно, маршал проникся к угодившему во взбаламученную провинцию ровеснику Агаса сочувствием. Мальчишка же, хоть и с полномочиями! Хочет и дело сделать, и себя показать, а нарывается то на тихое противодействие чиновников, то на взбучку от опального вояки. Тут забушуешь, но ни маршалу Капрасу, ни Оресту-Сервиллию, ни империи, как бы выспренно это ни звучало, закусивший удила легат пользы не принесет — значит, надо договариваться и успокаивать. Всех. Судя по отзывам Агаса и не самому глупому при всей его бурности письму, это еще возможно. Если не избегать встреч и не грубить, а дать понять, что командующий корпусом относится к доверенному лицу императора с должным уважением и готов оказывать ему определенную помощь. Не обязан, а именно готов.

Карло не терпел крючкотворства, но без него, если ты родился в империи, не выживешь не только в Паоне, но и в самой глухой провинции. Орест мог себя назвать божественным, но не рассылать циркуляров и уведомлений не мог. Согласно новому уложению прибожественные имели право смещать губернаторов и наказывать вплоть до казни провинциальных чиновников любого ранга, а также требовать всяческого содействия от местных жителей. Только маршалы проходят по иному ведомству, а без военной поддержки бывший гвардейский капитан с одним эскадроном остается никем. Турагис со своими конюхами, что наверняка успели нанюхаться багряноземельского пороха, это показали и самому легату, и соседям, и чиновникам.

Когда все имеющиеся в распоряжении императора войска брошены на морисков, чудом оказавшийся в тылу пристойный — это Карло мог утверждать с чистой совестью — корпус становится решающим доводом в любом противостоянии. Чиновники это поняли, Турагис в армию верил всегда, а теперь и до легата доходит, что не с его силами взнуздать губернаторов и унять бакранов. Горящий рвением сервиллионик нагрянул в Кипару, а субгубернатор куда-то уехал. Прибожественный, еще держа себя в руках, помчался в Мирикию, завернул по дороге к Турагису за лошадьми и получил выволочку. Опять как-то сдержался, влетел в город, а там никого! Разумеется, в гвардейскую башку пришло, что чиновники от него прячутся, хотя местное начальство, не ожидая от столичного ревизора такой прыти, просто обделывало свои делишки. Агас намекал, да Капрас и сам видел, что чиновной троице выделенных для патрулирования дорог драгун мало. Потерпев неудачу с собственными военными, умники могли сунуться к алатам, благо те за умеренное вознаграждение всегда готовы саблей помахать. Правда, Алат сейчас повернулся лицом к Талигу, ну так наемники на то и наемники, что продаются, кому хотят, а герцог глаза закроет, он всегда закрывал…

— Господин маршал, — прервал размышления о большой политике Йорго, — пришел отец Ипполит и готов обед.

— Пусть накроют на двоих.

— Я предлагал, только у нас — клецки из телячьих мозгов, а отец Ипполит постится. Ему нужны крутые яйца, зелень и холодная вода.

— Ну так пусть сварят! Петухи все утро орали, значит, и яйца найдутся.

— И все же мне лучше обедать не с вами. — Священник не стал ждать приглашения и явно слышал конец разговора. — Постящийся собеседник вызывает у непостящегося неловкость, да и нос мой при мне. Аромат подливы меня уже навел на греховные мысли.

— Так не постились бы… Кому это сейчас нужно?!

— Если это и нужно, в чем я никогда не был до конца уверен, то именно сейчас. — Отец Ипполит, опять же без приглашения, опустился на застеленный сшитым из тряпок ковриком табурет. — Мне всегда казалось странным лишать себя удовольствий, кои Создатель даровал заведомо безгрешным, то есть детям и животным. Вера должна быть источником спокойствия и радости, а не еще одним уложением о наказаниях, пусть и посмертных.

— Ну и отлично, — буркнул не испытывавший тяги к богословию Капрас. — То есть я с вами согласен и, признаться, голоден, как нагулявшийся кот.

— Я вижу, — священник улыбнулся, — вы не склонны обсуждать Эсператию. Вы и не должны этого делать. То, что вы сейчас даете людям, важнее — а даете вы им покой и уверенность в том, что их защищают. Носи я мундир, я забыл бы о душе, спасая провинцию, и очень удивился бы, однажды очнувшись в Рассветных Садах. Не бойтесь, я вас сейчас отпущу к вашим клецкам и вашим трудам…

— Я не боюсь!

— Боитесь. Люди дела боятся многословных рассуждений о ненужных им вещах. Верно и обратное, любители много и цветисто рассуждать обо всем бессильны перед самым простеньким дельцем, однако мне следует объясниться. Я не ханжа и не святоша, но я осознанно посвятил себя вере, которая сейчас в смертельной опасности. Значит, я должен быть безупречен, даже если эта безупречность мне и кажется нарочитой. Полгода назад я не соблюдал постов и не возносил положенное количество молитв, теперь я это делаю и буду делать, пока не минует угроза. Или, что вернее, пока я жив.

— Мориски до Кипары не дойдут, — твердо сказал Карло, — они не дойдут даже до Мирикии, у них просто не хватит сил и средств.

— Я не о язычниках, хоть они и сожгли Агарис. Как это ни дико, мориски сейчас скорей поддерживают огонь эсператизма, чем гасят его. Перед лицом язычников мы вспоминаем, кто мы есть, и беремся за оружие. Это внушает надежду, отбирает же ее совсем иное.