Надежда Попова - Стезя смерти

— Этот третий — вообще призрак, — вздохнул Райзе, сидящий у стола и апатично постукивающий пальцами по дежурному «Молоту» в потемневшей обложке. — Никто его не видел, никто не слышал ни о ком, с кем Шлаг тесно общался, никто ничего не знает — однако, secundum omnia nota [93] По всем данным (лат.) . , он есть.

— Призрак… — повторил Ланц задумчиво и пожал плечами. — Как знать.

— Господи, я ушам своим не верю… — снова пробормотал Бруно, и тот опять устремил на него усталый взгляд.

— Да будет тебе известно, не всегда появление потусторонних сущностей является следствием подобной работы, случается и ровно наоборот — это самое явление бывает основанием и причиной к самому́ началу этой работы. Знаешь, взял бы пример с аборигена и провел пару вечеров за чтением. Весьма способствует зарождению зачатков разума, а для человека, состоящего на службе в Конгрегации, это вовсе непростительная невежественность.

— А я в вашу братию не рвался, — огрызнулся подопечный привычно, и Курт не оборачиваясь к нему, усмехнулся:

— Да?.. Ну, конечно, это веская причина. Бог с ними, с новыми знаниями, если их дают столь неприятные тебе личности. Продолжай в том же духе. Хотя кое-какие ненормальные люди полагают, что, оспаривая некоторые утверждения, с ними надо для начала ознакомиться.

— Хорошо, твой подозреваемый — призрак. Злобный, кровожадный и любознательный, судя по всему. Может, бывшего библиотекаря не до конца дожгли? — предположил Бруно язвительно. — Припрятал дровишек прежний инквизитор; corruptio , знаете ли, effusio pecuniarum [94] Растрата (лат.) . … Вот и носится теперь его неупокоенный дух по университету, совращая молодых студентов.

— Дитрих, продай мне индульгенцию, — попросил Курт мрачно. — Я намереваюсь совершить убийство.

— Сделай милость, — отозвался подопечный. — Избавишь меня от греха. Suicidium постепенно становится пределом моих мечтаний.

— Так, молодежь! — прикрикнул Райзе, хлопнув ладонью по обложке пухлого тома перед собою. — Tantum! Sat! [95] Всё! Достаточно! (лат.) . Работаем.

— Призраки и демоны обсуждаются в последнюю очередь — в любом случае, — продолжил Курт. — Они обыкновенно богатств если и не приносят, то и не требуют, исключая расходы на ритуальные принадлежности. Вопрос — какие чаши-ножи могут стоить столько денег?..

— Книга, — предположил Ланц, и он глубоко кивнул, вскинув палец:

— Да. Книга. Особая книга. Даже словарик в две ладони сто́ит хороших денег, а уж настоящая книга, да еще книга с определенным содержанием… Это единственное, что могло бы вызвать такие траты, но — откуда? Из библиотеки?

— Наследие прежнего смотрителя, — вновь вклинился Бруно. — Я оказался не так уж неправ.

— Весьма вероятно. Разумеется, нельзя ожидать, что переписчик где-то оставил пометку на этот счет. Это если я прав, если книга была и если теперь ее в библиотеке нет. Но снова вопросы; их два. Первый — где книга? У Шлага в комнате мы ничего не нашли. К слову, ничего . Это мы уже отмечали.

— Третий…

— Третий. Все тот же третий, ставший принимать участие в жизни покойного полгода назад. И второй вопрос — если средства, собранные им со студентов, были уплачены переписчику, то они-то где? При обыске было найдено множество новых вещей, Отто частенько был замечен в профессорской трапезной, где и блюда побогаче, и плата за них повыше, однако все это не укладывается в несколько сотен талеров. Я осмотрел скрипторий — там ничего нет.

— Прикрутить его к лестнице и вежливо расспросить…

Курт вздохнул, облокотившись о стол, и опустил подбородок в ладони:

— Охолонись, Дитрих. А теперь слово возьмет advocatus diabolis , — сообщил он невесело. — Primo . Как вчера верно заметил Керн, списки книг… да и все прочее, что бы это ни было, Филипп Шлаг мог попросту уничтожить накануне своей гибели. Secundo . Все эти немалые средства, над которыми мы ломаем голову, могли быть просто уплачены тому, кто случайно прознал о его делах. За молчание. И — conclusio [96] Вывод (лат). : никакой книги, стоящей баснословных денег, переписчик ему не продавал и не копировал. Вот так-то… Это я и написал в своем отчете. Если кому-то есть, что возразить, — я готов принять к рассмотрению любые идеи.

Тишины, повисшей в комнате, Курт ожидал — возразить было нечем. Все их логические выкладки упирались в стену, не пробиваемую без уверенности в показаниях Отто Рицлера, их единственного сейчас свидетеля в этом запутанном деле, и он прекрасно знал, о чем думают в эту минуту оба сослуживца.

— По всем правилам, — подтвердил его мысль Ланц, осторожно нанизывая слова, — по всем предписаниям мы имеем право на допрос переписчика с применением самых жестких методов, пока сохраняются подозрения в том, что ему может быть известно об оставшемся на свободе сообщнике.

— Все так, — столь же неспешно возразил Курт, — однако сам факт существования этого сообщника, как мне вчера показал Керн, находится под сильным сомнением. Итак, proximi diei casu admoniti [97] Предостереженный вчерашним, «помня предостерегающий пример вчерашнего дня» (лат.) . , я вынужден признать, что никаких веских оснований быть уверенным в моей версии у меня нет.

— Ты сам сказал, что переписчик о чем-то молчит. Ты сам сказал — он лжет.

— Сказал, Дитрих. Но ничего, кроме моих ощущений, я в подтверждение не имею.

Курт поднялся, прошагав к окну, и остановился, упершись ладонями в стенки проема. Тишина висела еще минуту, не нарушаемая ни словом; наконец, он повернулся к окну спиной, выдохнув решительно:

— Керн сказал, что на допросе со мной должен присутствовать кто-то из вас; Дитрих, возьмешь на себя роль писца?

— Ты уверен? — тихо уточнил Ланц; он кивнул.

— Посылай за исполнителем; я отнесу отчет Керну и буду готов.

Выходя, он чувствовал затылком взгляд Бруно — пристальный, внимательный…

На подвальный этаж Курт сошел спустя четверть часа, встреченный все тем же взглядом своего подопечного, стоящего в коридоре в пяти шагах от тяжелой двери.

— А если ты неправ? — настигло его в спину, когда он взялся за ручку, еще не успев открыть; Курт приостановился на мгновение, глядя в пол у ног, и, не ответив, уверенно прошагал внутрь.

Ланц не намеревался принимать участие в допросе — это он понял сразу по тому, как тот разместился в небольшом полутемном зальчике, усевшись в стороне за низеньким столиком, таким же, как в их с Райзе рабочей комнате, над стопкой листов и чернильницей. Молчаливый exsecutor не поздоровался с вошедшим, однако ни нарушением субординации, ни невежеством это счесть было нельзя — «добрый день» в настоящем окружении прозвучало бы не слишком соответствующе истине.