Александр Кудрявцев - Железные Волки. Небо славян

Сам Торгильс над этими шутками посмеивался, прятал маленькие глазки под густыми бровями, фыркал и отдувался. Многим казалось, что он только это и умеет делать, и многим пришлось в свое время несладко, когда они думали, что Торгильс не больше чем ленивый и нерасторопный морж в человеческом облике.

Например, так сгинули Каменные Братья, устроившие ночной налет на его хозяйство. Вдруг оказалось, что на каждом сеновале владений Моржа хранится по арсеналу, а все его работники гораздо лучше обращаются с секирами, чем с плугом и сетями. Торгильс не стал терять времени и, как только разбил передовой отряд нападавших, сам напал на их фермы и за одну ночь расширил свои владения. Мстить было некому, вся родня Каменных Братьев была вырезана под корень в соседних поселках до рассвета.

Он сам убил Льота Костолома, знаменитого берсерка, вызвавшего Торгильса на поединок и объявившего, что если победит, то заберет его добро. «Ты утонешь в собственной крови, Морж:!» – кричал перед боем Льот. «Я убью тебя одним ударом», – ответил Торгильс, а берсерк залился хохотом. Все селение высыпало смотреть их схватку. Когда Льот начал выть и грызть край своего щита в приступе безумия, вид которого сковывал противников ужасом, Морж молниеносно ударил ногой по щиту снизу. Окованный железом край с хрустом вышел из Льотова затылка. «Моржи не тонут», – сказал Торгильс.

Это была такая славная и веселая победа, что под знамена Моржа вставали все новые воины. Ему везло в боях и в торговле. К старости Морж стал одним из самых уважаемых ярлов округи.

Он приснился Ратмиру под утро – огромный, в тяжелую складку на влажных, как морские валуны, боках. Сопел и фыркал, хохотал на весь сон, плескался в набегающей на песчаный берег волне, хлопал ластами, а когда подставлял усатую морду солнцу, гигантские бивни ярко вспыхивали в его лучах.

Сигни сияла рядом, сверкала гномьим золотом, слепила белой наготой крепкого тела. Золотая и серебряная, драгоценная с головы до ног – вся, пока не повернулась к Ратмиру лицом. Он вздрогнул: вместо глаз тускло поблескивали две железные монеты с выбитым змеем в языках пламени, знаком рода Браги Сигурдсона, Сокрушителя Скальдов.

– Железными Волками не рождаются, а становятся, – звенел ее голос отзвуком молота о наковальню, – ты не железный. Ты не волк.

Он пытался сказать ей, что она ошибается, что он победил Бьорна Медведя и храбро дрался на пристани, но вместо слов изо рта посыпался мягкий песок, а ноги подогнулись, словно вялые мотки шерстяной пряжи.

Сигни смотрела железными бляхами и смеялась, не открывая крепко сжатых губ.

– Будь со мной! – пытался крикнуть Ратмир, но изо рта вновь лился песок вместе со сдавленным стоном.

– Не мычи, корова! Иди есть траву! – фыркал Морж:, шлепался на спину, его брюхо тряслось от хохота.

Ратмир пытался сжать кулаки, но у него не было пальцев: он – шерстяная кукла, набитая песком, которая неподвижно лежала на песчаном береговом откосе и смотрела глазами – нитяными крестиками, как голая Сигни ложилась рядом с блестящей тушей, крепко оплетала сильными ногами, терлась грудями о влажные складки.

– Хватит! – закричал Ратмир. – Хватит-хватит-хватит!

И проснулся от доброго толчка в грудь. Разлепив веки, увидел перед собой лицо Браги. Рабыни уже заплели ему разноцветные косы в бороде и на голове, на плечах лоснился волчий мех.

– Борг уже на горизонте, – скальд внимательно наблюдал за лицом юноши, – проснись и пой драпу [47] Драпа – скандинавская хвалебная песня. новому дню.

Он прищурился.

– Или ты предпочел бы нид [48] Нид – хулительная песня. ?

Ратмир помотал головой:

– Пойду умоюсь.

– Постой.

Браги положил ему руку на плечо:

– Я не собираюсь лезть тебе в голову. Не буду спрашивать о тебе и Сигни. Скажу одно: какую бы глупость тебе не захотелось выкинуть на свадьбе, подумай десять раз по десять, стоит ли она того.

Ратмир выдержал его тяжелый взгляд:

– Твоя воля, отец.

Он выбрался из шатра, оглядываясь по сторонам. Никто из людей Браги не сидел за веслами, драккар несло дыхание морского ветра. Ратмир задрал голову. На мачте сиял огромный парус из золотой парчи. Перевел взгляд на Браги – тот сиял еще ярче.

– Пришлось подождать попутного ветра, чтобы не утруждать наших парней на веслах, – пояснил Браги.

– Ясно, – сказал Ратмир, не удержался и добавил: – Как у посла Гуннлауга.

С тайным злорадством Ратмир наблюдал за изменениями лица Сокрушителя Скальдов.

– Я придумал это раньше, – закусил тот губу. – Паруса Гуннлауга такие же дешевые, как его величие.

– Ты лучше, – успокоил его Ратмир и, склонившись через борт к воде, плеснул себе в лицо горсть воды, стараясь не прыснуть от смеха.

– Что? – вскинулся Браги.

– В нос попало.

Юноша провел рукой по мокрым щекам и остановил свой взгляд на приближающейся полосе песчаной косы.

– Мне известно, что ты хорошего рода и богат, да и сам удалец, каких мало. Я не стану тебе отказывать и счастлив пить эту свадьбу [49] Играть свадьбу, собирать поминки на древнескандинавском языке называлось «пить свадьбу», «пить поминки». – Браги качнул полным рогом, поднесенным ему старшей дочерью Торгильса, такой же широкой и приземистой, как и отец.

– Пейте вволю, мои гости! Говорят, человек может считаться здоровым до тех пор, пока может пить пиво на пирах, держаться в седле и вести разумные речи. – Хозяин дома поднялся рядом, поднимая кубок, инкрустированный моржовой костью. – За наше здоровье!

Он нежно взглянул на свою невесту и склонил перед ней большую седую голову, на которой блестела золоченая повязка. Стоявший рядом Ратмир побледнел, отвел взгляд и уставился на пирующих.

Длинный стол, за которым сидели жующие и отрыгивающие на все голоса люди, ломился от блюд и питья. У южной стены, более почетной, чем северная, восседали люди Браги. В стороне от «мужского» стола сидели нарядные женщины. Самая знатная, сестра Торгильса, полная женщина с тремя подбородками, располагалась в середине; ее родня – по сторонам, а дальше шептались и перемигивались с воинами женщины попроще.

Шумная свадебная процессия уже прошла по улицам Борга, жених и невеста в красных плащах, сверкая золотыми запястьями на руках, шествовали впереди, под гомон и крики разодетых в яркие одежды знатных гостей. Местные попроще высовывались из-за плетней и завистливо щурились от сияния ярко начищенных фибул на зеленых и красных сарафанах женщин и золотых фибул, крепивших на груди плащи мужчин. Каждый кричал и свистел во что горазд – чем громче кричат по пути жениха и невесты, тем больше злых духов отвадят по пути свадебного шествия.