Пол Андерсон - Три сердца и три льва (сборник)

– Поймут. Они повзрослеют.

– Даже администрация в этом университете просто не понимает потребностей физической науки. Как раз сейчас в Калифорнийском университете установлен философский камень на биллион вольт. А здесь… – Грисволд пожал плечами. – Извините меня. Жалость к себе вызывает только презрение.

Мы вышли к стадиону. Я отдал свой билет, но очки ночного видения брать не стал. У меня сохранилось колдовское зрение, полученное во время базисного обучения. Мое место оказалось в тридцатом ряду, между студенточкой с мордочкой первокурсницы и старшекурсником. Мимо проплыл одушевленный лоток, и я купил горячих сосисок и взял напрокат хрустальный шар. Но шар был мне нужен не для того, чтобы в деталях видеть игру. Я побормотал над ним, заглянул внутрь и увидел Джинни. Она сидела напротив меня, в пятидесятом ряду. На коленях у нее покоился черный Свартальф. Вызывающие огненные волосы Вирджинии выделялись ярким пятном на бесцветном фоне окружающей ее толпы. Это колдовство, эта ее особая магия была чем-то более древним и более сильным, чем Искусство, но Джинни знала в ней толк.

Ее отделяло от меня поле, в руках у меня был всего лишь дешевый стеклянный прибор, и все же сердце мое екнуло. В тот вечер с ней был доктор Алам Аберкромби, ассистент-профессор сравнительной магии: холеный, красивый блондин, светский лев. Он обхаживал Джинни изо всех сил. А я кипел…

Думаю, что Свартальф ставил мои моральные качества не выше, чем у Аберкромби. Я искренне намеревался хранить верность Джинни, но… Узкая улочка, ты ставишь на стоянку метлу, и к тебе прижимается хорошенькая девушка. В этом случае желтые круглые глаза, сверкающие с ближайшего дерева, как-то сковывают и окончательно отрезвляют. Я скоро сдался и посвящал вечера учебе или пил пиво.

О-хо-хо… Я плотнее запахнул плащ. Под свежим ветром меня пробирала дрожь. В воздухе пахло какой-то бедой.

«Вероятно, – подумал я, – во всем виновато мое скверное настроение…»

И все же я чуял: в недалеком будущем быть беде.

От воплей старшекурсников чуть не лопнули барабанные перепонки. В лунном свете показались команды – «Трисмегистские грифоны» и «Чародеи Альберта Великого». Глубокие старики недовольны тем, что в наше время в командах так много измученных образованием очкастых коротышек. Такие игроки кажутся им бесполезными в американском футболе. Вероятно, до эпохи магии команды комплектовались из динозавров. Но, разумеется, неотъемлемая и основная составляющая Искусства – интеллект, и он придает спорту характерную окраску.

В этой игре были интересные моменты. «Чародеи» взлетели над землей, и их защитник превратился в пеликана. Душанович, в образе кондора, закогтил его на нашей двадцатке. Андриевский был лучшим в линии оленей-оборотней (он входил в большую десятку). Он держал их так, что мяч дважды оказывался вне игры.

На третий раз мячом завладел Пилсудский, тут же превратившийся в кенгуру. Его игра была изумительной. Как он увернулся от игрока, пытавшегося отобрать мяч! (Малый был в шапке-невидимке, но можно было наблюдать по отпечаткам его ног, как он несся вперед.) И отпасовал мяч Мстиславу.

«Чародеи» опустились пониже; они ожидали, что Мстислав превратится в ворона, чтобы забить мяч с поля. Но это было как гром среди ясного неба! Он превратился в… свинью. В жирного борова! (Естественно, это были мелкие превращения. Быстрый жест – и игрок превращается в заранее намеченное животное. Там не использовались те великие и страшные слова, которые мне, бывало, приходилось слышать в предрассветной мгле.)

Чуть позднее явная грубость с нашей стороны стоила нам пятидесяти ярдов. Доминго случайно наступил на афишу, которую ветер занес на поле, и затоптал несколько имен «Чародеев». Но большого ущерба наши не потерпели, а «Чародеи» получили точно такой же пенальти, когда Троссона в азарте вынесли с поля, да еще метнули вслед молнию.

К концу первого периода счет был 13: 6 в пользу «Трисмегистских грифонов», и толпа чуть не разнесла от восторга скамейки.

Я надвинул шляпу на лоб, бросил на старшекурсника нелюбезный взгляд и уставился в кристалл. Джинни проявляла больше энтузиазма, чем я. Она подпрыгивала и вопила и, казалось, не замечала, что Аберкромби облапил ее за плечи. Или, может, она не против? Я обиделся и надолго приложился к фляге.

На поле высыпали ликующие люди. Им понадобилось устроить парад. Дудя и барабаня, совершая в воздухе сложные, тщательно продуманные эволюции своими инструментами, они двинулись маршем туда, где восседала Королева Красоты студенческого городка. Было бы не менее традиционно, если бы она встречала их верхом на единороге. Но по некоторым причинам данный номер был в этом году опущен.

…У меня волосы встали дыбом. Я ощутил слепой инстинктивный позыв поменять кожу на шкуру. Едва успел вовремя заставить себя остаться человеком и упал на сиденье, обливаясь холодным потом. В воздухе вдруг отчетливо завоняло опасностью. Неужели никто больше не ощущает этого?!

В поисках источника опасности я сфокусировал кристалл на скандирующей команде и краем сознания смутно услышал приветственные выкрики:

– Эй, мистер, что с вами?

Студентка отпрянула от меня, и я понял, что рычу.

– Ох… ничего… я надеюсь, ничего. – Я старался овладеть своим лицом, не дать ему превратиться в волчью морду.

Толстый белокурый мальчишка среди тех, внизу, не казался страшным, но я чувствовал, что его будущее окутано крутящейся грозовой тьмой, пронизанной ударами молний и раскатами грома. Мне уже приходилось сталкиваться с ним. Хотя я не донес на него в свое время, но это именно он чуть не уничтожил химическую лабораторию Грисволда.

Зеленый первокурсник, забавник, не злой по натуре – он представлял собой опасное сочетание природной способности к Искусству и крайней безответственности. Студенты-медики славились веселыми выходками (такими, как оживший скелет, врывающийся, приплясывая, в женскую спальню). Макилрайту хотелось приобщиться к этим проделкам как можно раньше.

Грисволд показывал студентам, как обращаться с катализаторами, и Макилрайт тут же забормотал заклинание. Он хотел сыграть на каламбуре и создать в пробирке кота. Но ошибся в расчетах и получил саблезубого тигра.

Дитя каламбура – тигр – было совершенно безмозглым, но все же это была злобная, вызывающая ужас тварь. Я тут же нырнул в темную подсобку и там с помощью фонарика совершил превращение. Став волком, я выпрыгнул в окно и шмыгнул под деревья, чтобы дождаться, пока кто-нибудь вызовет людей из департамента Изгнания бесов.