Анна Одина - Магистр

Довольно скоро выяснилось, что Винсент, мальчик, которому совсем уже скоро предстояло научиться постоянно носить в рукаве клинок, а в голове китайскую книжную премудрость, – прирожденный музыкант. Обнаружилось это сразу после того, как неспящего ребенка стали знакомить с миром, а он принялся им дирижировать.

Католическое богослужение немыслимо без музыки, и воспитанники Св. Валента, как все католики Европы, пели молитвы и слушали мессы. Но с Винсентом все вышло иначе. Он счастливо избегал музыки, пока не пришла его пора обучаться ей, как и остальным школьным предметам. Тогда и случилась катастрофа. Пятилетний Винсент высидел в классе молча, не пытаясь петь со всеми, в точности семь минут, в течение которых ровно, неумолимо и последовательно бледнел. Сестра Франсуаз заметила это, но сказать что-либо не решилась – да, белое лицо мальчика с чуть ушедшими под верхние веки черными глазами выглядело жутко, но он ни на что не жаловался и молчал. Молчал до тех пор, пока в какой-то неуловимый момент, когда, видимо, мучения его стали невыносимы, не встал и не вышел тихо и без спросу, блестя тяжелой синевой в глазах. Сестра не пошла за ним, потому что знала: для решения проблем, связанных с этим ребенком, существуют сестра Агнес и отец-настоятель.

Между тем Винсенту было худо. Он отправился к себе, держась руками за голову, словно нес ее, боясь, что голова скатится с плеч. Уже дойдя до спальни, он обнаружил, что его ладони в крови.

Агнес нашла его через час, выслушав рассказ коллеги о происшествии на уроке. То, что она увидела в коридоре, выглядело так: незапираемая приютская дверь вросла в пол свежими зеленоватыми корешками, а вдоль косяка выпустила смолу, намертво схватившись со стеной этим природным клеем. У Агнес подкосились ноги, она закрыла глаза и принялась тихо звать крестника, не смея притронуться к ожившей двери. Когда она нашла в себе силы открыть глаза и все-таки принялась трясти дверь, стало ясно, что ей показалось: дверь просто заклинило. Но Агнес было не до деревяшки. Ребенка она нашла не сразу, а лишь обыскав все углы, обнаружила его в гардеробном закутке за ширмой, в темноте и без сознания. Крови на нем было немного, зато появилась она отовсюду: из глаз, ушей и рта, особенно же ее напугали окровавленные руки. Но Агнес даже не ахнула: метнулась к умывальнику, намочила полотенце, а когда вернулась, мальчик уже сидел, глядя на нее чистыми синими глазами.

– Они все врут, Агнес, – выговорил он наконец.

Надо было как-то выходить из положения. И если привести маленького Винсента в чувство и в порядок оказалось несложно (он с первого дня жизни демонстрировал повышенные способности к выживанию), куда сложнее было понять, как сочетать этого воспитанника с обязательными занятиями музыкой. Была предпринята еще одна попытка свести музыкальный класс и Винсента вместе, но и она закончилась плачевно: на этот раз плохо стало уже сестре Франсуаз. В самом начале занятия, когда она, кинув опасливый взгляд на заранее бледного Винсента, направилась к клавесину, ноги ее подогнулись, и монахиня без сознания опустилась на пол, сопровождаемая звоном лопнувшей в инструменте струны. Пятилетний дьявол удовлетворенно улыбался.

О происшедшем доложили отцу Иоахиму. Настоятель, с самого начала имевший особое мнение об этом воспитаннике, воспринял ситуацию серьезно. Допросив Агнес, он вынул из нее даже рассказ о том, что ей привиделось у двери, и долго молчал.

– Это противоестественно, – наконец заговорил он. – Встенах монастыря подобное недопустимо.

– Но чудесные явления входят в нашу веру…

– Вера принимает свидетельства чудес любви и благословения, но отторгает происки врага человеческого.

– Но может быть, удивительный дар Винсента и есть наше благословение!

– Боюсь, дорогая сестра, ваш воспитанник – наше проклятие.

«Ну, мало ли, – убеждала себя Агнес, – слишком тонким слухом наградил Господь мальчика, слишком деликатными органами восприятия». И ведь «они» действительно все врут, даже сестра Франсуаз. Что же делать? Запретить в приюте музыку? Перевести Винсента куда-то, где нет музыки?

В течение года Агнес и Винсент выкручивались как могли. На время музицирований она пробовала прятать его в толстостенном каменном карцере (отправить его в город было не с кем, да и не по правилам) или уводить в дальние углы сада. Но Агнес не могла бросать свои обязанности каждый раз, когда в монастыре звучала музыка. В саду орган был слышен, и ситуация не улучшалась, а ухудшалась. Агнес всерьез стала опасаться за жизнь мальчика.

Маленький найденыш, которого за глаза (а может, именно за страшные глаза?) прозвали Чейнджлинг [20] , не мог объяснить, что чувствовал и почему музыка постепенно убивает его. «Все врут, Агнес. Я не могу этого слышать». Однажды, когда Агнес прибежала проведать Винсента, укрытого от урока музыки в очередном карцере, – дело было зимой, и отправить его гулять в сад монахиня не решилась, так как стояли поистине маньчжурские морозы, – прямо в мозг Агнес попал звук. Винсент сидел, снова забившись в угол и пытаясь спасти голову от все равно слышной ему через камень ложной музыки – и клавесина, и пения. Как и раньше, эту битву он проигрывал: Агнес увидела, что зажимающие уши пальцы опять окрашиваются кровью, глаза ребенка синеют и закатываются, а губы, кажется, сейчас покроются инеем.

И тогда, опустившись рядом с ним на колени и плача от ужаса, она – видимо, попав в зону поражения Винсентом, – вдруг услышала, какой эта мелодия должна была быть, какой она была задумана Создателем (не мелодии… Создателем с большой буквы). О, если бы ученическую мелодию клавесина сестры Франсуаз играл небесный органист, услышанный Агнес, это был бы совершенный мир без боли, без страдания и фальши. То была мелодия творения, праматерь музыки сфер. Агнес была близка к обмороку: как неосторожно встала она на пути этих звуков, как не готова была к чистому, беспримесному, ангелическому созвучию аккордов и тем! «Domine meo, – пробормотала она, – te video!» [21]

Но даже несмотря на эту Эпифанию, рациональное начало в монахине – то самое, что удерживает женщин на краю темных пропастей, куда мужчины охотно ныряют сотнями, помогло ей привыкнуть к странностям крестника: к изменяющимся глазам и к бодрствованию, к самостоятельности и внезапной беспомощности перед фальшивой нотой. Когда в мозгу бессознательного Винсента зазвучало Создание, Агнес поняла окончательно: все неспроста.

Выхода не было. Отец Иоахим боялся «докладывать по инстанции» о новых приключениях и без того странного ребенка. Изолировать его было невозможно, лишить монастырь музыки – тоже. Поэтому Винсента, посовещавшись, решили пустить к клавишам – сначала к клавесину, а через месяц к органу. Потом к другим детям.