Вук Задунайский - Балканский венец

Все это было, и все это абсолютная правда. Александр исполнил свой жребий, данный ему богами, за что был прозван Великим еще при жизни. Наперсники же его выросли и возмужали, это были уже не те мальчишки, что прятали слезы, разбив в кровь колени во время воинских состязаний. Они прошли через испытания и стали без малого хозяевами мира. Несмотря на пролившийся на всех золотой дождь, узы их дружбы не истончались со временем.

Ночи в Вавилоне были долгими и жаркими. После обильных возлияний полубоги совершали поклонение пышнотелой Афродите, благо гарем Дария всецело находился в их распоряжении. Облаченные в развевающиеся прозрачные покрывала и умащенные ароматическими маслами тела танцовщиц мерцали в призрачном сиянии ламп. Александр тогда часто смеялся, и другие смеялись следом. А потом…

Потом случилось то, что будущий царь Египта объяснить себе не мог. Александр вбил себе в голову, что он должен преследовать Дария. Никто не понимал этой его тяги к поверженному врагу. Каждый день начинал он любой разговор с того, что не может считаться царем Азии, пока Дарий разгуливает где-то цел и невредим.

– Он Царь царей. Он, а не я! – твердил Александр.

И это после Иссы и Гавгамел!

– Ну какой же он царь? – убеждали его все.

– Царь из него такой же, как из меня девица, – сказал Певкест, оторвавшись от чаши с вином.

Слова эти были встречены взрывом хохота, ибо сказавший их менее кого бы то ни было походил на девицу.

– Пойми, Александр, – сказал тогда Птолемей, – у него нет царства. У него нет войска и казны. От него отвернулись почти все сатрапы. Он никто! Пустой звук!

– Нет, брат мой. Он царь и будет им до тех пор, пока я не уничтожу его.

Что было делать! Оставалось следовать царской воле, а она была недвусмысленна. Александр начал искать встречи с Дарием, как только в гавани ахейцев ступил на землю Азии и воткнул в нее копье. Он искал Царя царей в бою, настаивал на встрече в посланиях, которыми они обменивались. Он хотел броситься в погоню за Дарием еще при Гавгамелах, но тогда ему помешали дизентерия и Парменион. Его влекла к Дарию какая-то неведомая сила. Знать бы им тогда, чем это обернется! Если б знали – уберегли бы от беды. Но они были простыми людьми, боги не беседовали с ними по ночам. Они не ведали будущего. Да и не в привычках их было противиться воле вождя своего, желавшего в полной мере ощутить сладкий вкус победы. Он был достоин этого.

Сделав большой крюк на восток, македонское войско двинулось к Экбатанам, столице Мидии, где Царь царей с Великим визирем Набарзаном и верными сатрапами собирали новое войско. Но едва македонцы подошли к Экбатанам, как Дарий бежал оттуда. Началась большая охота. Его травили повсюду, как волка, не ослабляя хватки, а он уходил все дальше и дальше на восток. Его загнали сперва в Раги, потом за Гирканские ворота, а потом – в Дамган. Армия двигалась днем и ночью – так повелел Александр. В Дамгане македонцы настигли царский обоз.

И вот настал тот черный день… Первый день среднего месяца лета. Сын Лага запомнил его на всю свою долгую жизнь. Каждый день он видит его перед глазами, каждую ночь захлебывается в предостерегающем крике, но это сон, только сон. И на смертном одре не забыть его царю Египта.

Когда македонцы преодолевали отроги Эльбурза недалеко от Дамгана, пришла долгожданная весть – они настигли Дария. Он был совсем рядом, в соседнем ущелье. Воодушевленный известием Александр не мог долее сдерживать свой пыл. Он оставил войско и с небольшим отрядом, – Птолемей тогда был подле царя, – устремился вперед. Македонцы перешли вброд небольшую горную речку, и тут разведчики доложили, что Дарий в двух шагах от них, лежит подле своей кибитки. По приказу Бесса, сатрапа Бактрианы, Сатибарзана, сатрапа Аны, Барсаэнта, сатрапа Дрангианы, и, наконец, самого Набарзана, его ближайших сподвижников, Царя царей ударили ножом и бросили подыхать в пыли, как шакала. Александр бросился вперед – всегда и во всем был он первым.

То лето выдалось очень жарким. Македонцы шли по самым гиблым местам, какие только можно было себе представить. Царь Египта усмехнулся во сне – тогда они еще не знали, что есть красные пески и пустыни Гедросии. Земля плавилась у них под ногами, кожа спекалась под кирасами, а на горячих камнях можно было изжарить птичьи яйца. От этой жары плавилось все – и жир, и мозги. Все вокруг будто тонуло в горячем мареве. Сквозь это марево Птолемей видел, как Александр бросился к лежащему неподалеку телу Дария.

И тут впервые ощутил будущий царь Египта неведомую ему прежде тревогу. Он был спокоен, когда Александр прыгал на стену Тира. Он был спокоен, когда тот лез в самую гущу персидской конницы при Иссе. Он знал – Зевс защитит сына своего. Но здесь что-то было не так, как всегда. Что – сын Лага не мог понять. Здесь не было вражеского воинства, тучи стрел и смертоносных боевых колесниц. Только умирающее тело предводителя этого воинства и бегущий к нему по раскаленным камням молодой царь с непокрытой головой, волосы которого на солнце отливают чистым золотом. Сопровождавшие Александра гетайры последовали за ним. Успей они к телу Дария первыми, все сложилось бы по-иному.

Приблизившись к телу, Александр дал своим спутникам знак остановиться. Он меж тем опустился на колени и приподнял с земли Дария – худого, нечистого и заросшего жесткими темными волосами, как шерстью. В лохмотьях, еще покрывавших его кое-где, с трудом можно было угадать царский наряд. Убийцы пырнули его в живот, рана сильно кровоточила, но Дарий был еще жив. В предсмертных судорогах он открывал и закрывал рот, пытаясь сделать вдох, и дико вращал глазами. Александр склонился ниже, как будто силясь услышать то, что хотел поведать ему Царь царей.

– Нет! – хотел закричать Птолемей. – Не делай этого, брат!

Но язык будто прилип к его гортани, и он издал только нечленораздельный хрип. Каждую ночь кричит теперь царь Египта: «Не делай этого, брат!», пугая обитателей дворца, и мечется на роскошном ложе своем, но каждый раз видит он, как Александр склоняется все ниже и ниже над грязным телом, а он, брат его, никак не может помешать тому. И каждую ночь видит царь Египта, как Александр вдруг содрогается всем телом и начинает трястись, подобно припадочному. Прекрасное лицо его искажается, глаза выпучиваются, как у морских гадов, губы отвратительно кривятся, и сквозь них сочится пена. Любимые черты становятся старыми и совсем чужими.

Бам! Как будто звон железа, ударяемого о железо, раздался в голове у сына Лага. Тогда, в тот жаркий день у отрогов Эльбурза, Птолемею все это показалось порождением его спекшихся на солнце мозгов. Но тут ожидало его новое видение – Дарий будто ожил, протянул руки свои к горлу Александра и стал душить того. Этого сын Лага стерпеть уже никак не мог и рванулся к царю. Через миг Дарий в предсмертных конвульсиях бился в пыли, подобно рыбе, выброшенной волнами на берег, выкрикивая почему-то по-гречески: «Верни мне мое царство! Верни мне мое царство!» Александр же сидел подле него с посеревшим перекошенным лицом и держался руками за шею, судорожно дыша. Когда Дарий затих, Александр кинул на него странный взгляд, глаза его затуманились, он уткнулся головой в горячую землю и лишился чувств.