Вячеслав Перевощиков - Меч Руса. Волхв

– Да ты никак колдовать вздумал? – оборвал его хмурый воин, увидев, как старец водит посохом около женщины. – У нас за это на кол сажают.

– Если ты меня хочешь убить, то убей сейчас! – Велегаст обратил на стража свои страшные глаза. – Пронзи мое сердце своим копьем, но никогда не смей называть колдовством знания, данные нам самим Сварогом!

Воин отступил, прикусив язык, вспомнил, наверное, древнюю мудрость, что спорить со стариками и женщинами – все равно что с зимним ветром бодаться – толку никакого, а нос и уши надерет. А волхв тем временем дочитал свое заклинание: «Крест на крест, свет на тьму, с души Благовеи зло изыму, заверну его в глины липучей ком, глубоко под землей теперь его дом».

Потом наклонился к кувшину и протянул женщине берестяной ковшик, полный воды. Иссохшая береста пропускала редкие капли, и они падали в пыль, разбиваясь на мелкие тусклые бусинки, которые, немного прокатившись по земле, превращались в мокрые пятнышки.

– Испей из Перунова ключа, – сказал Велегаст, – и через каждый глоток повторишь такие слова: «Сила небесная, сила земная, сойдись воедино, будь водица святая, Перуновой дланью сбит камня замок, чтоб родник животворный Благовее помог».

Женщина приняла ковшик и недоверчиво покосилась на стражников, словно спрашивая их, пить или не пить.

– Пей, не бойся, – хохотнул молодой воин. – Если что не так, мы этого волхва тут же на копья взденем.

Велегаст не ответил на дерзкие слова, он был весь поглощен созерцанием женщины, пытаясь своим взглядом усилить воздействие чудесной влаги. Наконец Благовея сделала глоток и зашептала слова, потом еще и еще. Щеки ее порозовели, глаза засияли, и, когда она выпила почти все, ее было просто не узнать.

– Стой, – волхв взял ее за руку, не давая все выпить до дна. – Подставляй ладошки.

Остатки воды он вылил женщине в руки и приказал омыть лоб и глаза. Когда все было закончено, воины, стоявшие рядом и видевшие все своими глазами, просто ахнули. Благовея помолодела и похорошела, как весеннее деревце.

– Чудеса! – ахнул молодой стражник.

– Невероятно, – отвечал другой. – Просто не верю своим глазам.

– Чувствуешь ли ты теперь боли? – завершал свое дело Велегаст, не обращая никакого внимания на возгласы воинов.

– Чувствую себя молодой, – кокетливо улыбаясь, отвечала Благовея. Она на радостях схватила кувшин и хотела было бежать домой, совсем как девчонка, но, вовремя спохватившись, остановилась. – Боже мой, что ж это я? Никак тебя, добрый человек, и не отблагодарила.

– Какая благодарность, – устало вздохнул Велегаст. – Вот ты считаешь меня добрым человеком – это и есть благодарность. А эти ребята, – он махнул посохом в сторону стражников, – считают меня, видно, злодеем и в город не пускают…

– Что ж это вы, изверги, старика обижаете?! – напустилась женщина на воинов. – За что не пускаете в город? Что он плохого сделал?

– Вот для того, чтоб плохого не сделал, и не пускаем, – невозмутимо отвечал хмурый стражник.

– Ты что ж это, без глаз, что ли? – закричала в гневе Благовея. – Али ты не видел, как он с меня хворь снял? Скольким людям в городе еще помочь надо, а ты как чурбан поперек дороги; только с виду делом занят, а так все твое дело – это мешаться всем.

– Ну, ты это полегче, – обиделся Хмурый. – У нас приказ такой. Не пускать в город волхвов и знахарей.

– Это кто ж приказ тебе такой давал?

– Так воевода наш вместе с попом обходил все ворота и указ такой давал. Наистрожайший!

– Так, стало быть, поп тебе приказал?! – разошлась не на шутку Благовея. – Куда ни пойдешь, всюду указы этого греческого попа! Поп да поп! А вы его больше слушайтесь, этот поп скоро всех загонит в гроб.

Стражник хотел было что-то ответить, но слова, одно обидней другого, сыпались на него градом. Он покраснел и стал пятиться к воротам, а разъяренная горожанка, почувствовав вкус победы, остановилась перевести дух, чтоб набрать в легкие побольше воздуха для очередной увесистой порции отборной брани, но тут…

– Не сердись, не гневи сердце понапрасну, – остановил ее голос Велегаста, который только-только пришел немного в себя. Его посеревшее лицо еще выдавало пережитое колоссальное напряжение сил, затраченных на чудесное преображение женщины. – Ты лучше напои воинов водицей святой, глядишь, и с них хворь какая сойдет.

– За что их поить, за какие такие дела? – не унималась женщина.

– А ни за что, – улыбнулся волхв. – Просто напои, и все тут. Или хотя бы мне в благодарность.

Он помолчал немного, пристально глядя на стражников, словно читая их судьбы, и добавил задумчиво:

– Война через год будет, глядишь, водица-то святая воинам жизнь сбережет.

– Боже мой, война! – всплеснула Благовея руками и стала торопливо наливать из кувшина в ковшик. – Пейте, соколики, пейте, и пусть вам волхв даст заклинание какое-нибудь от меча да от стрелы вражьей.

Хмурый неуверенно принял берестяную посудину и замялся:

– Как-то нехорошо получается, мы вроде как крещеные, так что принять это заклинание – значит предать веру-то христианскую. Так, что ли, я говорю? – полувопросительно закончил он свою речь, обращаясь к своему молодому товарищу не столько с вопросом, сколько с тем, чтобы крепче утвердиться в своих словах.

Молодой промолчал, но за него ответил волхв:

– Крестили-то тебя, поди, насильно?

– Ну и что, что насильно, зато теперь я верую в Иисуса Христа, истинно верую! – с вызовом затараторил Хмурый. – Мне, может, глаза открыли, пусть даже насильно, но открыли!

– Открыли или закрыли, это еще вопрос, – ухмыльнулся Велегаст. – А вот родичам своим кланяться, надеюсь, тебя не отучили? Предков своих почитать могут рабы божьи? Так ведь себя христиане-то называют?

– Ну и что, что рабы божьи. Великая честь быть в услужении у Господа Бога нашего…

– Так, значит, если вам можно предков своих почитать, – продолжил волхв, не обращая на последние слова Хмурого никакого внимания, – то, надеюсь, ты не забыл, что русские – суть внуки Даждьбога, а заклинание тогда есть всего лишь обращение к своему далекому прародителю за помощью.

Воин наморщил лоб тяжкими раздумьями, но природное упрямство мешало ему просто так проиграть словесный поединок за веру.

– О детях-то своих боги куда лучше позаботятся, чем о рабах своих, – продолжал капать на мозги старец. – Ну, да если ты так упорно не хочешь защиты от смерти в бою, то я настаивать не буду. Вдруг твой Бог и впрямь так велик, что вспомнит о тебе, когда сеча будет?

– Да не вспомнит он, не вспомнит, – встряла Благовея. – Вот я сколько болела, мучилась, никто обо мне не вспомнил. Кабы не волхв, так померла бы скоро.

– Ну ладно, – решился Хмурый. – Давайте ваше заклинание, что там говорить.