Андрей Уланов - Оружейник

— Сейчас её приведут, — спустив пар, месье "почти Бонапарт" сдулся обратно в канцелярскую крысу. — Вы уверены, что вам не потребуется… гм, сопровождение? Конечно, это не закоренелая преступница… там с некоторыми, признаюсь, даже в одном кабинете как-то не по себе. Но все же речь идет о вооруженном ограблении банка… попытке ограбления…

Ограбление? Банка? Твою ж мышь, во что Буше меня втянул?!

— Все в порядке, месье, — "успокоил" я. — Мне приходилось иметь дело даже с закоренелыми преступниками.

Чистая, как родниковая вода, правда. Более того, если припомнить некоторые страны, оставшиеся шибко недовольные нашими торговыми операциями, так я одного закоренелого уголовника в зеркале вижу каждый раз, когда щетину соскребаю.

"Немедленно" все же затянулось минут на семь. Когда же рослый ажан (херувимчик, видимо, решил не являться лишний раз перед мечущим громы и молнии начальством) втолкнул в кабинет нечто худосочное, закутанное в дырявую шаль и в мужских ботинках размера на два больше нужного, я окончательно перестал что-либо понимать.

— Арестованная Вервиль доставлена, шеф. И её вещи, — на стол шлепнулась небольшая полотняная сумка, — как вы приказали.

— А почему ма… мадмуазель Вервиль в таком виде?

— Так бегала же! Мы за ней, а она через изгородь и по полю… — полицейский широко развел руками, очевидно, иллюстрируя процесс ловли беглянки. — Ну и потом, когда задерживали, дралась, как дранная кошка, простите месье…

— Комиссар.

— Виноват, месье комиссар. Вы не подумайте, мы её потом, в машине, в одеяло завернули. А Луи даже несколько платьев из дома притащил, она сама их одевать отказалась.

— Сами травитесь этой дрянью! — По крайней мере, голос у мадмуазель Вервиль оказался не детский, как я уже начал опасаться. — Там не ткань, а нафталин с нитками.

— Ма-алчать!

— Ну зачем же так орать, — поморщился я. — Вон, даже стекла задребезжали. Сейчас я избавлю вас от этой… незакореневшей преступницы.

— Одну минуту, месье комиссар, — полицейский зашуршал бумажками, — необходима еще ваша роспись. Здесь, здесь… и вот здесь…

Вообще азартные игры, конечно зло. Даже когда играем со ставками по центу, "для интереса", как мы между вахтами. Но вот контроль за мимикой вырабатывается очень хорошо. Вот и сейчас, я даже глазом не моргнул — просто проигнорировал предложенную мне чернильницу, достал из внутреннего кармана собственную авторучку и размашисто подписал все три подсунутых листа, красивым таким темно-синим цветом. Исключительно из хулиганских побуждений. Во-первых, я был уверен, что ничего подписывать не требовалось — с мандатом от Буше я мог весь их участок заставить маршировать по главной улице в голом виде. Во-вторых, наверняка через какое-то время сюда нагрянет кто-то из подручных нашего парижского друга и тщательно все подчистит и приведет в нужный вид. Вервиль? Какая еще Вервиль? Не было ничего, ничего не было, а кто сильно переутомился и путает реальность и видения, так в Кайенне у тамошней полиции постоянный недобор персонала, не желаете ли поправить нервы в теплом климате?

Ну а в третьих, через несколько минут тимолфталеин снова станет бесцветным и от моих роскошных автографов не останется ни-чего-го. Жаль, я лица чиновника при этом не увижу.

Хотя, наверно, если не очень жать на педаль, вопль долетит.

***

Труа на самом деле красивый город. Будь у меня побольше времени, с удовольствием остался бы в нем дней на пять. Завтрак, неспешные прогулки по лабиринту старых улиц, обязательно зайти в одну из церквей — а вечером в ресторанчике у Сены неторопливо продегустировать очередной местный сидр. Древняя столица Шампани… пусть это не Бретань и не Нормандия, но в сидре здесь тоже понимают. По крайней мере, на мой вкус.

Только вот сейчас мне было не до базилик и сидра с шампанским. Остановив машину на берегу канала, я опустил стекло и закурил — торопливо, жадно, чувствуя как характерный вкус темного сирийского табака скребет горло… до кашля. Полсигареты ушло в три затяжки… пожалуй, перебор, хоть эти французские короче моих привычных кубинских.

— Что, слишком крепкие?

Я покосился на свою… спутницу. В машину её впихнули совсем в пришибленном виде, да и сама на сиденье зажалась так, словно не человек рядом, а кучка тряпья с блондинистым париком сверху. А сейчас распрямилась… осмелела… смотрит с вызовом, отвести взгляд не пытается. Наверняка и мысли дурные начали в голову лезть, а у меня, как назло, и наручников нет и бегать за ней совершенно неохота.

— Просто отвык.

— Дай затянуться…

А воткурить она, похоже, толком не умела. Взяла слишком далеко, почти обжигая пальцы… и раскашлялась после первого же вдоха.

— Сколько тебе лет?

— Что, рапорт даже не удосужился прочитать? Ай-ай-ай, такой с виду взрослый дядечка, а домашнее задание не выполнил.

Назвать её красивой… было сложно. Очень интересное лицо, восприятие сильно зависит от ракурса. По местным понятиям, слишком круглое и, наверное, плоское… а вот где-нибудь в Сибири, неожиданно подумал я, ей бы на улице вслед оборачивались. Волосы… видно, что раньше завивала по моде, но за последние дни — или даже недели — все успело распрямиться. Цвет спелой пшеницы, совсем как у Лизы, санитарки второго эскадрона. Только у Лизки глаза были синие, а у этой — зеленые…

…и продолговатый синяк на левой скуле. Уже чуть спавший, но все равно вполне отчетливый. Били не рукой — рукояткой револьвера или чем-то похожим. Очень паршивый удар, без пары зубов остаться можно запросто.

— Чего смотришь?!

— Изучаю.

На ногах синяков было куда больше — в нескольких места вообще сливались в одно неровное пятно. А вот руки — по крайней мере, видимая их часть, от локтя — на удивление чистые. Слишком чистые, сообразил я, да и пальцы, хоть и с обгрызенными ногтями, но все равно — кожа гладкая, не огрубевшая. Да вы у нас, барышня, белоручка, до недавнего времени тяжелой ручной работы знать не знали. Как там Алиса высказалась в похожей ситуации? Curiouser and curiouser!

Да уж, подкинул мне Буше… подарочек.

Мне очень захотелось то ли завыть на ближайшую часовню, то ли тупо спросить у мадмуазельЖеневьевы Вервиль: "И что же мне с тобой делать?!". Потому что прежний план — допросить по-быстрому мелкую уголовницу и выкинуть из машины — явно можно было зачеркивать. Причем это было даже не твердое знание, а нечто более худшее — основанная на многолетнем опыте уверенность, что с этой мадмуазель все будет… непросто.

А ясно было лишь одно: в таком виде привозить её на "Добрую тетю" нельзя, парни засмеют.

— У тебя под этой тряпкой еще хоть что-то надето?

— Тебе какое дело, флик?! — человеческий звереныш снова сжался на сиденье, плотнее кутаясь в шаль и яростно сверкая глазами. — Полезешь — загрызу!