Татьяна Иванько - Байкал. Книга 3

Вот именно на этой мысли и прервал меня вбежавший, как безумец челядной, а, учитывая всё вышесказанное о всевозможных напастях, я понимал, что ничего радостного от его внезапности ожидать не приходится, хотя мелькнула на мгновение мысль, даже тень мысли, что, он примчался доложить, что Арик во дворе…

Но нет, конечно, нет… Какая всё же тоска-назола без тебя, Ар, чтоб ты провалился! А что, если он не возвращается потому что нашёл Аяю и они… счастливо зажили вместе?.. От этой мысли мне стало окончательно тошно. Надо сказать, я думал об этом настолько часто, что мне стало не по себе от моей собственной слабости, оттого, что я, освободившись, кажется, от своей бесплодной страсти, всё никак не могу забыть её, что нет-нет, а взгрустнётся и задавит горло тоска о тех длинных и таких коротких зимних месяцах, когда она была рядом со мной.

Я с нею был совсем иным, я чувствовал иначе, иначе думал, даже мир вокруг себя видел совсем по-иному и внутрь себя смотрел тоже иначе. А вот без неё всё снова стало обыкновенным, как было тысячу лет. И над этой странностью я всё время размышлял: как много могут значить короткие, но яркие мгновения в жизни, как быстро жизнь проходит во время их и как растягивается вне… Вот почему Арик, не придумал ничего, чтобы не измерять, а растягивать и сокращать время?

Не хотелось признаваться даже самому себе, но я много раз подумывал отправиться разыскивать Аяю ещё до того, как ушёл Арик, не в первые годы, нет, тогда меня полностью захватывала бурлящая радость от власти, наконец приплывшей мне в руки вполне. Но прошло несколько лет и я начал тосковать, потому что без той сладкой муки, которой была мне жизнь с Аяей, мне временами становилось до того тошно жить, что впору было что-то сотворить вокруг, чтобы перестать скучать, а уж без Арика и вовсе захотелось попроситься за Завесу к Повелительнице Той Стороны, что была так добра и снисходительна ко мне во все времена. И вот, едва я подумал об этом, как на Байкал посыпались невзгоды одна за другой, как наказание или то самое развлечение моих тоскливых дум.

– Твоё величие, предвечный! Там…

– Ну и што там? Пошто орёшь дурным голосом? – поморщился я, сдерживаясь, чтобы не прикрикнуть на него или даже швырнуть чем-нибудь безобидным, чтобы пришибить легонько.

– Наводнение, предвечный! – вылупив глаза, воскликнул челядин.

– И што? Который день наводнение, что орать и носиться? – проговорил я.

Действительно, дождь льёт четыре дня к ряду, и не то что дождь, но ливень из самых густых и сильных, такие идут обычно недолго и то способны подмыть дома и дороги, переполнить реки, а такой долгий и такой обильный совсем не похож на обыкновенный, словно Небеса чем-то прогневились и хотят наказать нас… Вечор я ходил смотреть: Море поднялось настолько, что затопило пристани, прибрежные улицы и даже нижнюю часть дворцового сада. Такого прибытия воды не бывало ни разу на моей памяти, но всё же всерьёз Авгаллу ничто не угрожало, подумаешь, переселили несколько улиц, подумаешь, придётся порядок наводить после разора, что вода эта наделает…

– Дак-ить, што, твоя пресветлость… эта… дак-ить… площадь уж перед дворцом полна воды, аще бо ужо и на крыльцо пойдёть, а дале… – у него глаза наполнились ужасом: – ить во дворцовы покои хлынет, не остановим!.. Делать-то што, твоя пресветлость, предвечный… а? – задыхаясь проговорил челядин.

– Ты… – вот уж этого я не ожидал и решил, что он преувеличивает, как свойственно всем скудоумным, принял лужи за озёра, и мне снова захотелось дать ему затрещину, хотя я за всю жизнь и пальцем не трогал никого из чади, даже не бранил всерьёз никогда, что с чади взять…

Надо взглянуть, не доверять этим словам, ведь… Ведь ежли правда всё, что он молвит… Что там дворец… Если на крыльцо поднимается вода, то что с городом тогда? Ведь вся площадь, тем более дворец стоят на возвышенности…

Немедля посмотреть прежде чем думать, что делать… Я выглянул в окна, но отсюда, со второго этажа за плотной и шумной пеленой дождя мне было не разглядеть даже плит на площади. Надо идти на крыльцо.

Пока я, спеша, шёл по высоким коридорам, я думал об этом странном дожде: бывают долгие дожди, но так, чтобы такой сильный, но без молний, шёл и шёл без продыху столько дней, не ослабевая, это вправду что-то неправильное и странное, почему я не подумал об этом раньше? Даже в голову не пришло, что происходит что-то опасное…

Но что рассуждать, быть может, все мои размышления, возбуждённые больше страхом на лице челядина, чем его словами, преждевременны? И я спешил по гулким коридорам, стуча каблуками по бесконечным длинным коврам, которыми они были устланы, слыша над головой всё тот же равномерный гул воды, падающей на крышу.

Посмотреть было на что: вода лилась с неба сплошным потоком, шумя по всем поверхностям, особливо страшно на громадной площади ставшей теперь обширным прудом, вода шумела так, что заглушала наши голоса и, казалось, проникала этим шумом в самый мозг и грохотала там, превращая голову в погремушку. За сплошной стеной дождя я не мог разглядеть даже противоположную сторону площади, и тем более остальной город за ней, а вода, плескалась уже у верхних ступеней, действительно угрожая вот-вот хлынуть в коридоры дворца. А ведь и площадь и дворец выстроены холме, приподнятой над берегом Моря, как и весь Авгалл. Сам дворец стал островом…

Меня охватил мгновенный ужас, но тут же отпустил, оставив жар в груди и в голове, а ещё злость на окружающих: вот бестолковые, не могли раньше доложить, я бы подумал, как защититься, попытался я сказать самому себе. Теперь… а теперь только спасаться, не успеем ничего, ни досок, ни песку насыпать, преградить путь воде. Теперь придётся бросить дворец…

Я и подумать не мог, что мерный, убаюкивающий шум дождя не баюкать меня должен был, а беспокоить и заставить предпринять что-то. Ведь утром ещё на двор, на площадь выглядывал, но ничего особенного не заметил, ничего пугающего, ничего похожего на то, что вода поднимется так высоко и так быстро. Так быстро… Даже сколько времени прошло и то не поймёшь, солнца и неба который день не видать, минул хотя бы полдень? Ариковы придумки насчёт измерения времени оказались бы сейчас так кстати, сколько раз я вспомнил о них за эти хмурые месяцы. Он всё оставил в доме своём, а я так и не вник, не относясь всерьёз, не слишком понимая, и думая, что он больше для красного словца, чтобы меня удивить али надо мной, дремучим, покуражиться, как в детстве, когда он схватывал налету то, во что мне приходилось вгрызаться…

Я обернулся на челядина, с которым прибежал сюда, а оказалось, что на меня смотрели уже несколько десятков пар выжидающих глаз, в том числе глаза царя Валора, правившему последние двадцать лет и все эти годы, он, как и все до него вот так смотрели на меня. Все привыкли, что я управляю всем, многие и многие годы, да не годы, уже не первую сотню лет… А потому, коли уж взвалил я себе на плечи сладостную тягость власти, придётся преодолеть свою растерянность и спасти Авгалл.