Татьяна Иванько - Байкал. Книга 3

– Нет никого, Орсег, не к кому нести… Только в моей душе и остался.

– Нельзя жить со смертью в сердце.

– Можно. Хоть и не жизнь то, а лишь подобие, – я отвернулась, вывертываясь из его рук, но он и не удерживал. – Но в моём сердце нет смерти, Орсег, там просто нет… того, что нужно тебе.

Мы снова пошли рядом по льду, который оказался не белым или серым, как бывал у нас на Байкале или тёмно-синим, потому что через него просвечивали воды Великого Моря, как глаза Эрбина, о котором у меня тоже болела душа, всё же и он стал мне дорог, как бывает дорог тот, кто прилипает, прикипает к сердцу помимо воли. Так вот, тут лёд был и голубым, светящим из-под снега, и ярко-синим, как небо, но с морским изумительным оттенком. А какие величественные и великолепные формы он принимал здесь! Я сказала об этом притихшему Орсегу, когда мы молча промерили шагами уже версты три.

– О… да, – будто опомнившись, проговорил он. – Я ведь и привёл тебя сюда, чтобы ты полюбовалась, на какие чудеса способна вода. На вашем Море бывает лёд?

Я улыбнулась и рассказала ему, немного обескураженному и как никогда тихому сегодня, какой лёд у нас бывает на Байкале, как трещит он среди зимы на груди живого дышащего Моря.

– И он такой прозрачный, что сквозь него видно рыб, а то и дно увидать можно!

– Не может быть этого!

Я засмеялась:

– Вот какой странный ты, такие мне невероятные чудеса показываешь, а в мои чудеса не веришь!

– Верю, что ж, ты не лжёшь мне, – нерадостно проговорил он. – Под стать льдам этим многотыщелетним и разговор наш, а? Так нет надежды у меня?

– Орсег, ты же сам говорил, что спешить некуда… Что же вдруг заторопился? С расспросами приступаешь сегодня? В любви и браке тем более, привычка и дружба тоже большое дело…

Он посмотрел на меня с грустью, и не говорил больше, отвёл назад на корабль и не показывался, больше месяца. За это время мы успели повернуть на север и уже шли вдоль большой земли, прекрасной, всё более и более богатой невиданными чудесами, животными и растениями, цветущей. Поистине сказочные животные попадались нам на берегах. Скакали по веткам большим деревьев, похожих на гигантские кисти, и других, увитых одними ветвями без стволов.

Видели мы на берегах и ужасных зубастых тварей, похожих в воде на плывущие брёвна, они едва не перевернули лодку, что направилась, было к берегу, набрать чудесных фруктов, о замечательном вкусе которых были хорошо осведомлены мореходы, а нам, байкальцам, они были в новинку.

Но видели и других: огромных, как серые скалы с двумя хвостами, один как положено сзади, второй же спереди посреди рыла. Но будто этого Творцу было мало: он поместил по сторонам громадного лба здоровенные уши, похожие на громадные лопухи, которыми зверь обмахивался, как опахалом. Когда же из хвоста на голове, чудной зверь издал приветственный рык, похожий на звук трубы, мы поняли, что это не хвост никакой, а нос.

– Нос, верно, госпожа Аяя – сказал Гумир. – Подобных же зверей мы видели в большой и величественной стране, что далеко на полдень от вашего между громадными горами и океаном.

– В ту страну хаживали наши купцы, – сообразила я. – Привозили необычайной красоты скатные перловины, удивительные приправы и специи, ткани, краски и рассказы, в которые никто не хотел верить.

– Да, госпожа, благословенная жаркая многонаселённая страна.

Мы сходили на берег и увидели здесь иных людей, во всё как мы и в то же время вовсе не похожих: кожа их была черна как ночь, а на головах росли не волосы, а странные кустики. Они испугались нас, направили копья, но напугались и мы и поспешили вернуться на корабль, они же тут же снарядили погоню на лодках, выдолбленных из цельных стволов, но мы повернули в открытое море и они вскоре отстали, их стрелы, что, озлясь, что не могут догнать, они пустили вдогонку, вонзились лишь в двух местах в борт корабля. Но эти чёрные жители большой жаркой земли изрядно напугали всех нас, всю команду, гребцов и моряков, много дней после мы ещё вспоминали их. А когда вернулся Орсег, рассказали и ему, на что он сказал невозмутимо:

– Радуйтесь, что ноги унесли, они рады были бы полакомиться вашим белым мясом.

Мы с Рыбой посмотрели друг на друга и меня, замутило, я выскочила из-за стола, где мы трапезничали, и едва успела подбежать к борту, где меня вывернуло несколько раз. Рыба поспешила за мной, чтобы помочь…

…У меня сердце упало, когда Аяю вытошнило неожиданно после утренней трапезы. Я слишком хорошо представляю, что могут означать такие вот мелкие недомогания. А к вечеру Рыба подтвердила мои предположения.

– Наконец-то, похоже, наша красавица решилась жить продолжить, а, Дамэ, што молвишь на то? Может, наконец, мотаться прекратим, во дворце осядем, – сказала она, очень довольно улыбаясь своими толстыми губами.

– Ага, раскатала губы-то! – зло ответил я. – Подводный дворец у дельфина этого. Аяя может под водой, мы-то с тобой нет! Погонят нас, одни скитаться поёдём по миру.

– Как это одни?.. – растерялась Рыба. – Ты чего это придумал-от… нешто можно нас прогнать? Как мы врозь-от с нею?..

– Как… детей ему с рыбьими хвостами народит, на што мы? Нянчить?

– Ох, Боги! Что же вы баете-то оба! Как языки ваши глупые не отсохнут?! – послышался Аяин разговор у нас за спинами, а мы сидели с Рыбой на палубе, глядя на закатившееся уже солнце, вернее его след на вечернем небе – оранжево-красный с малиновыми плоскими облачками. – Ни в какой дворец я не собираюсь.

– Как же? – мы обернулись оба с Рыбой, как по команде и оба спросили в один голос:

– А как же ребёночек? Родишь, а замуж не пойдёшь?

Аяя обошла нас и встала спиной к борту, за который мы только что смотрели:

– Вы чего? Какой ребёночек? Откуда ему взяться? Вы совсем уже обалдели от мечты меня замуж пристроить?

– Так ты… А бремя? – Рыба ещё раз хлопнула босыми веками.

– Кто тут с бременем? Может, ты? – рассердилась Аяя. – Перестаньте и мечтать, замуж не пойду я, ни при каком дворе жить вам не придётся, так и будем по свету колесить, пока не смогу на родину вернуться… но никогда не смогу, потому что сердце зарыла там, а в нём столько боли, что в Байкале нет столько воды… Не нравится бродягами быть, не держу, найдёте себе добрее госпожу и подругу.

– Неужто никогда не захочешь к берегу пристать?

– Захочу. Но что один берег, что другой, так хотя бы не думаю всякую минуту, что во мне токмо смерть…

– Смерть… ты што ж говоришь-то? – ахнула Рыба.

– Не я и говорю-от… – тихо проговорила Аяя, потухая. – Орсег так сказал.

– Крепко обидела, знать, довела, – сказала Рыба, приобняв Аяю. И добавила: – Могла бы и… пошто как недотрога опять? Теперь-то пошто? Кому теперь верность сохраняшь? Покойникам? Она не нужна им боле. Жить надоть, касатка, хоронить себя грех, особливо тебе, так и знай…