Татьяна Иванько - Байкал. Книга 3

Но нет, и запахи здесь совсем другие: здесь не пахнет тёплой, будто живой печной спиной, ни дыхания Аяи, неслышного, но ощутимого тоже здесь нет, вместо него пение птиц и перешёптывание листьев, словно они следят за мной и обсуждают, что же буду делать? Я не на нашей печке, и печи-то нет больше в развалинах нашего дома, она провалилось в подклеть, и Аяю ещё надо найти…

Я открыл глаза, да, я в лесу, и вот те самые шептуны и шептуньи вокруг меня: листья и ветки, я сел, вспоминая, что мне привиделось во сне? Моё счастливое безоблачное прошлое, вот что… Никаких подсказок о будущем, ничего, что объяснило бы мне, куда теперь мне направиться, где Аяя, если она не умерла. И никого. Эрика не было рядом, а ведь был, мы были вместе, мы всё время были вместе…

Поднявшись, я обернулся по сторонам, в надежде всё же увидеть Эрика, мало ли куда он мог отойти, а может приснул тоже? Я позвал вслух, но только дятел на мгновение остановил свою дробь, прислушиваясь и возобновил опять, уже не взирая на мои возгласы. Нет, Эрика нет рядом, его и в лесу этом нет, он ушёл и давно. Но почему он оставил меня теперь?

Я встал с камня, и тут же промочил ноги, попавшие в ручей, что так обильно на все стороны расходился отсюда из-под камня. Со вздохом я выбрался из ручья и, всё больше промокая, вышел на сухое место. Обернувшись, я заметил странность: у этих ручьёв не было настоящих русел, они текли по поверхности земли, не так, как обычно бывает, вода быстро размывает себе дорогу, а здесь никаких «дорог» не было. И я догадался: они, ручьи эти, и родник бьёт, когда мы приходим! Вот потому и нет их в отдалении от этого места, я исходил вдоль и поперёк этот лес, я знаю.

Но недосуг сейчас размышлять, надо поспешать, сколько дней прошло, с битвы, сколько дней, как я здесь лежал, возвращая потерянную Силу, найти Аяю – это первое и главное, что я должен теперь сделать. Иначе жить я просто не смогу…

Я добрался до своего сгоревшего двора, надо же, вокруг дома и двора лес выгорел, но дальше огонь не пошёл, остановился, словно изгородью, словно тушили его кругом, а ведь мог бы выгореть до самого Авгалла, деревни и сёла погубить. Почему остановился? Удивительно, необъяснимо, но не теперь искать объяснений, я поищу их после и вместе с нею, я всё хочу делать только вместе с нею, потому что без неё я не могу даже вдохнуть полной грудью. Ещё и Эрик куда-то подевался…

Я залез в подпол, что был в подклети и остался цел, несмотря на провалившуюся сюда печь, но что сделается злату, хоть и в разломавшихся ларях. Набрав полные кошели, сложил в нашедшуюся котомку, которой уж лет сто, потому что карманов на погребальном моём одеянии, в которое я до сих пор был обряжен, предусмотрено, конечно, не было, и отправился к Авгаллу, ну, а откуда ещё я должен был начать свои поиски? От людей, Аяя всегда оставляет след, только надо его найти.

Спускаясь к Авгаллу, я снова застал почти пустые деревни по дороге, оказалось, все ушли хоронить царя Могула.

– От царь-то был, от добрый молодец, – с настоящими неподдельными горькими слезами говорила старушенция, оставленная приглядывать за мальцами, бегавшими вокруг неё с босыми пятками и жопками, и ещё несколько спали в зыбках по домам, а она обходила их, проверяя, и из сосок подкармливая, как сметливая доглядка. – От царь, ай-яй-яй… сроду таких на Байкале не быват, и впредь вряд ли народиться… Ить землю воедино собрал, и от ворога оборонил, от, парень, как теперя буим? Сынок-от, царевич, Кассиан, совсем отрок ишшо, как наладит жисть теперя?

– Ничего, советники найдутся, небось, – сказал я довольно равнодушно. Мне не править на тронах Байкала, а в советники я тоже отныне не пойду, Эриков внук, вот пусть и отправляется на государеву службу, помогает.

– Помощники-от найдутся, конешна, а как же, вестимо, охотников достанет, но ить… Такого, как Могул… мы сколь лет ждали, ай-яй-яй…

– Справится и этот, все справляются. Сын он своего отца, всё хорошо будет, – сказал я, уже спускаясь ниже за околицу.

– Буит… мож и буит. Токмо ить и предвечные Великие братья погинули теперь, как же Байкалу без их? Как без Галалия с Сингайлом, без Ария с Эрбином?

Я обернулся:

– Не погинули, бабка, не бойся, я – Арий, живой, как видишь, и Эрбин жив-здоров, ничего дурного не будет теперь, всем передай, всем, кого увидишь.

Она прищурилась:

– Верно баешь? Не морочишь старуху?

– Для чего мне тебя морочить? Верно говорю.

Но старуха была не проста, приглядывалась зоркими глазами:

– Смертная рубашка на тебе, чиво? А?.. Ты не призрак ли, вьюнош?

Я вернулся, подошёл с ней и протянул руку:

– Возьми мою руку, бабка, до ста лет жить будешь и помнить, как Ария руку жала.

Она заморгала растерянно, но сухая и тёплая старушечья рука становясь всё увереннее, пожала мою ладонь. Она заулыбалась счастливо.

– А вот рубашку ты мне новую дай, в этакой ходить живому человеку не след, – сказал и я, улыбнувшись ей.

Она принесла мне рубашку, ладную, хоть и посконную, но мне это было безразлично, лишь бы не саван, как до сих пор. Взяв его в руки, она поглядела опять на меня и спросила:

– Отчего кровь-от на ей? Рана-то вроде закрылася?

Я взглянул на свою грудь, рана закрылась, да, но чернела ещё свежим струпом на моей груди и немного ныла даже, хотя я не замечал, потому что не думал о ранах и вообще ни о чём, кроме главного. Должно быть, и на спине такая же… Бабка подтвердила:

– Есь, касатик, токмо пошире, чем впереди. В спину супостат ударил? От подлая душа… Слыхала я про мерзавца. Знаешь, што говорят, што голову отсёк ему Эрбин, а как хоронить-от собрались, тело уж сгнило вовсе, понимашь? Неча было в гроб положить. Быстрее прочих всех, будто он не со всеми в битве, а давным-давно помер. О как!

Тут в одной из изб закричал голодный младенец, и бабка поспешила туда, а я надел отданную мне рубашку, подпоясался простым шнуром, взял свою котомку и пошёл из деревни. За мной увязался чернявый малец, бежал, тряся маленьким удиком, болтавшимся из-под совсем короткой рубашонки и в лицо заглядывал.

– Дядька, а ты, правда, Арий? – спросил он, насмелившись, наконец.

– Так и есть. А ты кто?

– Облоухим кличут, – сказал малец, вообще-то странно, что говорит он так разумно, с виду ему не больше трёх лет.

Я остановился и сказал ему, вынимая золотую монетку из кошеля:

– Скажешь, что ты Вегор теперь, спросют с чего, а ты отвечай: Арий велел эдак звать. Запомнил?

Он взял монетку из моих рук, разглядел и, убедившись, что монетка необыкновенная, какой он ни разу в руках не держал, рассмеялся счастливо и ответил, кивнув:

– Запомнил, дядька Арий!

– А теперь беги, бывай здрав, малец!

Я продолжил, было, свой путь к Авгаллу, но вдруг остановил самого себя, нынче в Авгалле горький день, прощаются с великим царём своим, оценили, как потеряли, и погиб геройски, от ворогов царство оборонил, так что горевать будут долго, толпы в городе, и разговоров будет только о том, какой он был, как хорошо при нём было и как им, сиротам теперь быть-обретаться. После время будет порасспросить об Аяе, но не сей день. Сей день поговорить надоть с Эриком, почему сбежал он? Почему после всего оставил меня одного на камне заветном? Али знал что-то и нарочно ушёл, чтобы до меня успеть? Но где тогда он, Эрик?