Денис Лукьянов - Век серебра и стали

Поэтому, когда они узнали о плане Саргона – а он постарался, чтобы они узнали, поднял через Велимира справки старой жандармерии об участниках кровавых событий, – сразу согласились. Убежденные, несломленные фанатики, давно уже ставшие домашними собачками, тихими, спокойными, просто раздраженно рычащими… но все еще верящими.

Наконец они оказались в шаге от того, чего так долго жали.

Думали, что все организуют боги. Оказалось – человек. Саргон.

Той ночью они говорили долго. Обсуждали, прикидывали, пили вино и постоянно теребили медальоны в руках: худых и толстых, грубых и нежных, морщинистых и молодых, с короткими и проворными, или длинными и неспешными, будто проржавевшими, пальцами. Потом, незадолго до рассвета, до того, как небо вдалеке стало наливаться цветом, словно за горизонтом наконец-то созрел бесстыже-синий, отливающий голубым перламутром виноград, разошлись в прохладе ночи, кутаясь в плащи, куртки, пальто, слегка раскрасневшиеся от вина, но сохранившие трезвость и уверенность в завтрашнем – или уже сегодняшнем? – дне.

Только Сарогн, уходя, недобро посмотрел на зеркала. Заметил нечто, обеспокоившее его, нечто смутно знакомое. Остановился, замер, вгляделся в свое отражение, потом покрутил кольцо-астролябию на пальце – узор колечек изменился, уступая место иным клинописным символам. Саргон собирался прошептать что-то, но остановился. Только улыбнулся, снова сквозь маску, и неслышно, как легкий, по утру поднимающийся в березовой роще ветер, протянул «ну-ну». Неосязаемым, тонким дыханием, растворившемся в просторном зале с исполинским сервантом, стройными канделябрами, пышной люстрой; в зале, будто созданном для того, чтобы хранить секреты – и несказанные слова.

Утро Аны началось с комка в горле – ей срочно нужно было поговорить с Алексасом, но появляться у старой графини не стоило ради его же блага. Разъяренная тетушка, Ана знала наверняка, будет громче и опасней любой Иерихонской Трубы. Вчера жрица так замоталась на службе, что решила отложить разговор до утра – теперь жалела, проклиная себя самыми страшными словами.

Ану с детских лет учили молится. Сначала – одному богу, потом, когда мир изменился – совсем другим богам. А она хотела заниматься совершенно иными вещами: не теми, что сулило недалекое будущее, словно нитями судьбы сплетаемое не устами греческих сестер-Мойр, а гувернантками и учителями, воспитывающими курсисток: эту нитку сюда, этот корсет затянуть потуже, этот поклон пониже… Чем старше Ана становилось, чем больше вникала в тонкости окружающего мира и общества, тем больше понимала – тогда, двадцать лет назад, шанса не было никакого. Абсолютная безнадега. Сейчас же он появился – маленький, незаметный, как свет далекого маяка в туманную ночь. И Ана устремилась к нему, да только ничего не менялось. Молитвы, чернилами въевшиеся в сознание в детстве, словно записанные на податливом папирусе, дали о себе знать – Ана посчитала, что для начала можно побыть жрицей… Дальше – посмотрим. Пусть прекрасно знала, что это, во-первых, дело это не женское – освистают, – а во-вторых – стремление ее априори невозможное. Женщин не берут в храмы. И вообще берут мало куда…

Ана опустила было руки, но потом встретила Алексаса. Такого же непреклонного, бьющегося за свои решения и идеи до последней крови, и от этой же крови падающего в обморок – и как можно было не полюбить его? Что это, если не божественный огонь, подаренный судьбой, чтобы тот далекий невозможный маяк за семью морями на краю света запылал ярче? Мир Аны заиграл новыми красками – все показалось возможным.

Увы – такая метаморфоза была лишь оптической иллюзией.

А потом Ана умерла – и все случилось само. Против богов не смогли пойти даже самые консервативные скептики.

На самом-то деле, когда Ана вернулась – сама так и не поняла, откуда, то ли из небытия, то ли из воспоминаний, то ли из Дуата, – думала, что все теперь будет иначе: все-таки, она уже не совсем человек. Но, если не брать в расчет мелочи, жизнь оставалась такой же. Узор линий судьбы, как любили говорить оракулы, остался идентичным, только пара закорючек – прибавилась, пара – убавилась.

Распорядок дня остался штатным. Так что сперва, девушка позавтракала – на удивление, есть ей хотелось и в своем новом состоянии. Сначала кусок не лез в горло от переживаний, но потом тарелка опустела практически моментально. Так же быстро кончился крепкий, чуть вяжущий чай с медом – улетел настолько незаметно, что пришлось наливать вторую кружку.

– Зачем же я это услышала, – мельтешила мысль на краю сознания. – Нет, действительно, зачем…

Она еще с ночи не могла взять себя в руки – под утро ворочалась, думала, думала, думала – так сильно, что в конце концов голова разболелось, и как назло – в самом неудачном месте, будто бы глазницы наполнили сжатым воздухом.

Ана решила для себя: очень важно, что я это услышала. Не услышь я – не услышал бы никто. А тогда…

Впрочем, загадывать и спекулировать она никогда не любила. Просто твердо решила – все, что ни делается, к лучшему. И нужно обязательно рассказать Алексасу. Или Виктору. Но жандарм не вызывал особого доверия – в том смысле, что моментально сорвался бы с места, узнав бы. В этом деле, как казалось Ане, нужна была выдержка, нерасторопность… не как в безудержном приключении, а скорее как в хорошей бульварной мелодраме. Тут девушка тихонько рассмеялась, за спиной на мгновение возникли призрачно-зеленые крылья – вспомнила, как учитывалась теми самыми мелодрамами, когда была подростком. И нигде, главное, ни разу не упомянули, даже намека не дали на то, что можно вот так взять и в один прекрасный день превратиться в овеществленное ка .

Ана позавтракала и отправилась в Собор Вечного Осириса.

Выскочила она, конечно, из зеркала. И если бы ее попросили описать, каково оно, измерение меж зеркал, которое кто-то зовет миром духов, кто-то – богов, кто-то – сами Дуатом, Ана… не смогла бы.

Такое не выразить словами. Только неуловимыми ощущениями.

По Собору Осириса – не в подземном помещении – носился Якуб.

– Боги, тут все не так! Это надо переставлять, никакого стиля – у вас тут стены в иероглифах, пару витражей, и все! Самое привлекательное – под землей! Ну как же вы так… Боги, дайте мне сил!

Ана чуть попятилась – надеялась, что имиджианист, как она прозвала его про себя, не успел ее заметить. Тщетно.

– У него что, глаза на затылке? – промелькнуло прежде, чем Якуб скользнул к ней.

– Вот! – вскрикнул он, обводя руками Ану. – Учитесь! Ни кожи, ни рожи, а…

Он осекся, вспоминая события вчерашнего дня.

– Я хотел сказать, ничего такого – но эффектно! Волосы цвета северного сияния, призрачный хвост… ну, был вчера. И, вишенка на торте… а можешь сделать крылышки за спиной? Как вчера?